Недавно мы опубликовали статью «Конец научных институтов», которая вызвала много споров. В статье шла речь о подготовленной в правительстве концепции сокращения научных институтов. В статье много говорилось об «организационной структуре науки» и германском университете как типе такой структуры. Нам захотелось получше разобраться в этом вопросе, а потому мы попросили одного из лучших специалистов по истории науки Георгия Любарского высказать свое мнение на этот счет.  

Есть такая история - во время Второй мировой войны туземцам одного из африканских племен очень понравилось, что на их территории расположился американский аэродром. У летчиков водилась монета, всякие вкусные и интересные вещи, можно было меняться и торговать... Но война кончилась, аэродром был разобран, разрушен, летчики улетели. И тогда мудрые вожди нашли выход: они заставили своих воинов построить манок - деревянный аэродром. Постройка была чудесная, все в натуральную величину: взлетная полоса, ангары, домики, даже прутик радиостанции около метеобудки. Точная копия, но только из дерева. Вожди племени надеялись, что летчики клюнут и вернутся на аэродром, столь похожий на настоящий.

С российским университетом была похожая история. Российский университет был очень точно скопирован с германского образца, но без деревянного аэродрома не обошлось. Университет есть свободный культурный организм, который самоуправляется, самовосстанавливается, самовоспроизводится. И для этой цели в германском университете была такая особая роль – приват-доцент.

Приват-доцент читает те же курсы, что и штатный профессор, но бесплатно или за значительно меньшую плату. Студент германского университета (напоминаю, что в данном случае это название типа университета, а не указание на географическую или политическую принадлежность) может свободно выбирать, чей курс ему слушать. В результате приват-доцент и профессор находятся в отношениях конкуренции. Если большинство студентов переходит слушать более интересный и познавательный курс приват-доцента, ставка профессора переходит к нему. Институт доцентуры - одно из изобретений свободной культурной жизни, он имеет смысл только в условиях свободного существования университета. Если университет управляется государством - от штатного расписания до учебного плана, - то смысла в доцентуре нет. Любой преподаватель обязан читать лекции по единому утвержденному плану, давать одни и те же задания студентам, и назначается этот преподаватель не по успешности лекций, а совсем по иным признакам, ведомым чиновникам, управляющим университетом. Доцентура есть механизм самоуправления и самоорганизации свободного учреждения культуры - вольного (германского) университета. Любой форме государственного управления культурой эта форма научно-преподавательского состава не нужна, более того - она является помехой.

В российском университете по германскому образцу воссоздали почти все, а вот самое важное - отделенность университета от государства - воспроизвели с купюрами. О конкуренции между ординарным профессором и приват-доцентом речи не было. Тем самым приват-доцент в русском университете - это прутик той деревянной радиостанции на деревянном аэродроме, очень похожий, только не функционирующий.

Вот что такое приват-доцент в 1900-х гг. в России по свидетельству одного из приват-доцентов: «Право на звание приват-доцента приобретается у нас следующим образом. Лицо, выдержавшее магистерский экзамен, должно прочесть в публичном заседании факультета две часовых лекции. Если факультет признает эти лекции удовлетворительными, то представляет кандидата на утверждение попечителя учебного округа. Формально утверждает приват-доцента попечитель, он же может и лишить его этого звания» (Кольцов, 1910). Должность приват-доцента до революции была, однако функционировала она не совсем так, как в германском университете. Это был уже почти чин, почти просто «звание», как в лестнице чинов. «Академическая профессия не есть свободная профессия: профессор - правительственный чиновник, а оставленный, лаборант и отчасти приват-доцент - подчиненные этого чиновника» (Кольцов, 1910).

Сейчас, во время господства англо-американской науки, почти забыт тот период, когда лидировала германская наука. Этот период продолжался более ста лет, по крайней мере, с начала XIX века до середины ХХ века, и именно в это время наука достигла таких изумительных успехов, что на этой базе, созданной германской наукой, смогли развиваться новые технологии. Это было достигнуто благодаря фундаментальным разработкам в организационной структуре науки, которые сейчас, под лозунгом сращения науки и техники, замедлили свое развитие, что и оборачивается все более явственным научным кризисом.

Однако речь сейчас не об этом, а о развитии германской науки и основы ее могущества - германского университета. Его организационные основы были заложены еще в Средние века: прообразом университета послужил монастырь. Окончательная шлифовка и закрепление организационной структуры германского университета произошла в 1809 г., когда Вильгельм фон Гумбольдт начал в Пруссии университетскую реформу (значительное влияние на эту реформу оказал его брат, Александр фон Гумбольдт, пользовавшийся среди ученых-естественников огромным авторитетом). В результате этой реформы и возник университет современного типа.

Первым принципом, на котором были устроены германские университеты, являлся принцип автономии. Это значит, что университет в административном плане подчинен государству, но местным властям напрямую не подчиняется. В содержательном плане эта автономия означала, что содержание лекционных курсов и семинарских занятий определялось профессорами университета, а не какими-либо министерствами и ведомствами. Полагалось, что профессор лучше знает, чему учить студентов, нежели чиновник центрального министерства. Профессора и студенты могли свободно переходить из университета в университет, невзирая на разницу курсов и программ - это было внутриуниверситетским делом.

Люди в университете взаимодействовали между собой по иным законам, нежели сейчас приняты. Например, нельзя было подать заявление на ставку профессора - просто не было такой возможности. Совет выбирал профессора и его о том оповещал, а заявлений и связанных с ними необходимости формулировать причины отказа, предпочтения одного кандидата другому - всех этих вещей просто не было.

В первую очередь такой порядок замещения вакантных мест - через приглашение, а не через заявление с последующей резолюцией - важен еще тем, что это был специфический для сферы культуры механизм воспроизводства кадров. В сфере власти и права действует совсем другой механизм - назначения, приказа. Поэтому и появляется форма заявления - некий человек напоминает власти о своем существовании и просит распорядиться им. В ответ на заявление в случае положительного решения вопроса следует приказ - назначить такого-то профессором, доцентом и т.д. В сфере культуры сформировался совсем иной механизм. Здесь авторитетные, знающие люди, работающие в данной области знания, приглашают кого-либо, если считают его ценным специалистом. После чего приглашенный принимает решение - принять или отвергнуть данное предложение. Отсюда возникает существенная разница в написании биографий: иногда говорится о человеке как о действующем активном субъекте - «такой-то перешел в Н-ский университет», «организовал кафедру» и т.д. Иной стандарт - «переведен на новое место работы», «зачислен на кафедру». Первый стандарт описывает культурную ситуацию, второй - ситуацию, когда культурой распоряжаются из государственной сферы.

Германский университет был выстроен как учреждение сферы культуры и имел в связи с этим множество характерных отличий, специфичных для таких организаций. Постепенно на протяжении XIX-XX веков государство подчинило сферу культуры, и в ней был принят иной, государственный, стандарт комплектации кадров. С этой точки зрения историю университета за последнее столетие можно прочесть как историю превращения университета из организации культуры в государственное предприятие, «кузницу кадров».

Далее, все устройство университета было отделено от системы государственных должностей. Профессура выбирала себе руководителя, вакансии заполнялись в соответствии с решениями совета профессоров. Государственные экзамены на чиновничьи должности были отделены от университетских экзаменов на степень. То есть, грубо говоря, распределение и университетский выпускной экзамен были двумя совершенно разными вещами. При таком устройстве университета сфера культуры в обществе была в значительной степени автономна от сферы государственно-правовой. Поэтому университеты преобразовывались в места народного образования и центры научной работы, вместо того чтобы быть «кузницей кадров» для государственной службы.

Следующий принцип строения германского университета - превалирование общего образования над специальным при том, однако, условии, что естественные науки входили в основу общего образования. Этим пунктом, в частности, германский университет отличался от высших учебных заведений английского (колледж) и французского (высшая нормальная школа) образца: во Франции преобладало специально-научное, техническое развитие высшей школы, а в Англии - общее, гуманитарное образование, необходимое для подготовки политической элиты. Программные заявления, «манифесты» разных типов университетов были опубликованы такими видными деятелями культуры, как Герман Гельмгольц и кардинал Джон Ньюмен.

Как известно, в Средние века университет членился на четыре факультета. Философский факультет был чем-то вроде 1-го курса (хотя обучение на нем могло длиться несколько лет), где студенты получали общие основы образования. Кроме философского, существовали теологический, юридический и медицинский факультеты, которые давали более специальную подготовку. Реформа Гумбольдта состояла, в частности, в том, что философский факультет был уравнен в правах с остальными; при этом он, конечно, оказался самым крупным факультетом (поскольку его проходили все будущие медики, юристы и теологи). Тем самым общее образование, общенаучная подготовка оказалась специфической чертой данного типа университетского образования. В определенной степени это был возврат к идеалам позднеантичного «общего образования», «общей культуры», - возврат вполне сознательный, поскольку университетская реформа проходила под влиянием гуманистических идеалов.

Наконец, важнейшим был «исследовательский императив» - большее внимание к научной работе профессора, чем к его чисто преподавательским заслугам. Осуществлялось это очень просто - при устройстве на вакантную должность главным критерием были научные работы претендента; на основании этих научных трудов Совет профессоров университета принимал решение и рекомендовал министерству образования данного кандидата, и министерство в подавляющем числе случаев утверждало рекомендацию Совета университета. Так возникла ситуация, когда профессор университета стал прежде всего ученым, и лишь затем лектором. Считалось, что для воспитания и образования ученых важнее, чтобы ими руководили мастера своего дела, крупные ученые, пусть даже не имеющие педагогических талантов.

Дальнейшая эволюция этой германской науки привела к тем реалиям жизни, которые мы сегодня полагаем естественными: профессора, которые являются учеными, научные работники университета, которые вообще не несут педагогической нагрузки, появление специализированных научных институтов, которые не занимаются преподаванием и обучением, а только ведут научную работу. Научно-исследовательские институты были «выдуманы» в Германии именно в рамках «исследовательского императива»: было установлено, что ученый может получать у государства деньги даже в том случае, если он не участвует в образовательной деятельности, а занимается только наукой. Одним из первых в мире учреждений такого профиля - не преподавательских, не образовательных, а чисто-научных - было Общество кайзера Вильгельма, которое создало большую сеть исследовательских институтов в самых разных областях фундаментальной науки.

При этом, однако, центрами научной жизни оставались университеты, связанные с воспроизводством научных кадров, а институты были специализированными научными учреждениями, и в них работало сравнительно малое число научных работников. Институты были в определенной степени производными университета, как и академии. Вся система германской науки - научные общества, система научных журналов, которая теперь погибла, институты и академии (многочисленные) - вся эта организационная структура воспроизводилась благодаря университету, чувствовала свою зависимость от университетского образования и по численности была много меньше совокупного числа университетских ученых.

В России, в ту пору копировавшей германские учреждения, указом Петра в 1724 г. была создана Академия наук, состоящая из университета и подготовительной к нему гимназии. Лишь спустя большое время академия стала пониматься как нечто, не имеющее отношения к университету и образованию. Именно по причине заимствования германского образца устроения науки возникла та ситуация, что в XIX веке Академия наук в России имела намного меньшее влияние на развитие науки, чем университеты.

Эта ситуация начала меняться в первой трети ХХ века, а сейчас университетская наука составляет, по очень приблизительным оценкам, около трети всей отечественной науки, что является очевидным свидетельством неблагополучия в этой сфере. Научные исследования не могут плодотворно развиваться в отрыве от производства научных кадров; университеты поставляют специализированным научным учреждениям кадры, и когда во главу угла ставятся эти специализированные заведения, наука начинает терять почву. Успешно развиваться она может, пока не исчерпан «запас», накопленный университетской наукой, затем постепенно начинается спад. То есть, нормальной является ситуация, когда в центре научной жизни стоит университет, единственная самовозобновляющаяся научная организация.

Истинное соотношение университетской и не-университетской (академической) науки не было ясным даже тем крупным ученым и общественным деятелям, которые воспитывались университетом и были связаны с ним многие годы. Так, зародышем системы научно-исследовательских институтов в России было «Леденцовское общество» (в его Совет входили М.А. Мензбир, А.Н. Северцов, Н.К. Кольцов, В.И. Вернадский и многие другие крупные ученые). Х.С. Леденцов, благороднейший человек и крупный меценат, хотел организовать научное учреждение, внедряющее достижения науки в практику. После долгих бюрократических проволочек - и после смерти самого Христофора Леденцова (1842-1907) - из этого начинания вырос Институт биофизики и физики под руководством П.П. Лазарева, впоследствии - ФИАН, а также Институт микробиологии и Институт экспериментальной биологии Н.К. Кольцова. Специализированные научные учреждения с 1920-х гг. (и особенно - после 1930-го) получили в России чрезвычайное распространение и едва не «съели» университетскую науку. Специализированные институты, выделенные из Университета, прекратили свое существование и влились обратно в Университет только в 1950-х гг., но к этому времени было организовано множество других специализированных научных учреждений, институтов АН и иных, так что советская наука в целом перестала быть университетской. Этот дефект организации научного знания не осознан и до сих пор - напротив, академическая наука считается передовой формой организации науки.

Выше говорилось, что окончательное оформление структуры германского университета произошло в 1809 г., в связи с реформой В. Гумбольдта. Но «скопированный» с германского Московский университет был основан значительно раньше! Однако ясно, что реформа Вильгельма Гумбольдта и создание им «классического германского университета» были лишь завершением длинного пути развития университета, и в основных своих чертах смысл этой реформы был ясен задолго до 1809 г. Смысл деяния Гумбольдта, как и всякого организационного деяния, не в «придумывании», а в воплощении - в данных исторических условиях, с данным правительством. Отсюда понятно, почему многие основные положения реформы Гумбольдта были осуществлены при создании Московского университета - за полвека до самой гумбольдтовской реформы.

Уже из этого расхождения дат ясно – речь не о том, хорошо заимствовать или плохо, и дело не в самом факте заимствования. Структура университета есть «образовательная машина», и в этом смысле заимствование неизбежно – как, скажем, в случае двигателя Дизеля. Тут дело не в том, хорошо ли копировать, а только в том, как копируется.

Мы говорили, что уже при основании русского университета было забыто, зачем нужен приват-доцент. Потом, в советском университете, было выброшено еще много «лишних деталей», остающихся при переделке свободного образовательного учреждения в государственное. На деле здесь речь идет о важнейших вещах – о том, как должно быть устроено образование, наука и культура в целом, о том, каким образом – не на словах, а в структуре организаций и деятельности людей – встраивается свобода в функционирование социальных институтов.

Это «упущение доцента» в русском университете может показаться неважным - ведь все равно университет в России имеет славную историю, так, может, все эти выборные должности - лишнее украшение? Увы, сравнивать в таких случаях трудно. Жизнь у каждого человека, страны, учреждения одна, и трудно сказать, можно ли ее сделать лучше, не попробовав. Университет у нас жил под государственным присмотром, лишь изредка добираясь до поверхности и вдыхая воздух свободы и автономии. И совершил много славных дел. Может, если бы он был все время свободен, славных дел было бы больше?