Вечером 17 августа в Москве от ножевого ранения скончался студент третьего курса Российского университета дружбы народов. Двое бритоголовых молодых людей, одетых в черные куртки, затеяли ссору с 33-летним гражданином Нигерии около дома 21 на улице Волгина. Ударив его ножом в грудь, они скрылись с места преступления, а доставленный в больницу нигериец умер на операционном столе. Уголовное дело, как ему полагается, возбудилось. Ведется следствие. Общественность, как ей полагается, возмутилась. И жаждет крови скинхедов.
При этом под скинхедами понимается нечто люмпенизированное и бандитское, что верно лишь отчасти. И нечто патриотическое и русское, что неверно вообще.
Состав столичных скинхедов очень разнороден. Основную массу активных бойцов составляют подростки от 14 до 20 лет. Среди них можно встретить кого угодно, за исключением чистокровных славян. Таких, как известно, не бывает в природе, нет их и среди скинхедов: типичные московские мальчики – порождение многоязыкого и разноцветного мегаполиса. Расхожее мнение о том, что скинхеды - недоедающие дети из неблагополучных семей, столь же приблизительно. Многие из них отнюдь не голодные сироты. Им нужен не хлеб, а зрелища. Причем, яркие и дорогостоящие. Гриндерсы, обязательные для ношения, обходятся почти в сто долларов, которые еще надо где-то раздобыть. Да и прочие атрибуты, время от времени востребуемые скинхедскими играми – каски, кортики времен Второй мировой войны, весь бутафорский реквизит – на помойке не сыщешь. Реквизит, бутафория, костюмированность – вообще ключевые слова для понимания дела.
Именно эту костюмированность и отменила постсоветская власть вместе с октябрятскими, пионерскими и комсомольскими глупостями. Ельцинская бюрократия хотела покончить с идеологией, а покончила с мистерией, которая, впрочем, начала издыхать задолго до восшествия первого президента России. По-настоящему бодрой пионерия-комсомолия была во времена Павлика Морозова, сдавшего родного отца ради отца народов. Конец мистерии, случившийся десятилетиями позднее, и обозначил конец советской власти. Остальное было только делом техники. Пришедшие в девяностые монетаристы решительно не интересовались ритуалами. Но без них взрослеет не каждый. В каски и кортики нужно наиграться, как в куклы. Ельцинская эпоха стала временем девочек. Куклы увеличились и числом, и качеством – феминизированное десятилетие реформ вывело в герои Барби. Мальчики показательно остались не у дел. В результате образовался вакуум, который заполнили вылезшие наружу бритоголовые. Свято место пусто не бывает. При советской власти они сидели в подполье, а теперь само время востребовало образ от противного - чем брутальнее, тем лучше.
И он возник.
Естественно, что разные пиарщики – и московские, и центральные – принялись его использовать. Нужно мэрии истребить рынки и рыночки, всякую стихию, уродующую город, к тому же любое строительство требует места и, понятное дело, открывает широчайшие возможности для взяточничества и воровства, - и по странному стечению обстоятельств скинхеды устраивают набеги как раз на те точки, где живописно и неопрятно раскинули шатры гости столицы, а должен бы возвыситься новый прекрасный бизнес-центр. Или, например, нужно Администрации принять очередной законопроект о борьбе с экстремизмом или что-то в этом роде, а его все нет и нет, проклятого экстремизма - и в ход идут понятно кто, и Алла Гербер с криками «Холокост! Убивают!» появляется перед телекамерами, и пылающие сердца депутатов раскрываются ей навстречу. Их, конечно, подкрепили материально, народных избранников, но кто ж теперь заподозрит такую низость?
Есть два неискоренимых обстоятельства. Есть парни, взыскующие образа и готовые к преступлению ради этого. И есть пиарщики, тоже взыскующие образа и тоже готовые ко всему ради этого. И с обоими обстоятельствами ничего нельзя поделать. Нельзя убедить ни тех, ни других стать моральнее или исчезнуть вовсе. А ничего третьего общественность не предлагает.
Имеется такой апокриф. Как-то раз Александр Третий обратился к графу Витте с вопросом, что же все-таки надо делать с евреями. И Витте ему ответил - есть два варианта, Ваше Величество. Первый: собрать всех евреев, посадить на корабль и утопить в Черном море. Вариант второй: отменить черту оседлости. Этот ответ - образчик либеральной максимы. Коли нет возможности одолеть беду (евреев, чеченцев, иноверцев, гомосексуалистов, бомжей - не имеет значения), ее следует социализировать. Искоренять зло - чреватая кровью, вредоносная утопия: рубишь голову, вырастает десять.
Развитие либеральной мысли в двадцатом веке шло только по одному направлению. То, что считалось прежде напастью, делалось нейтральным, никаким обстоятельством - евреи, чеченцы или гомосексуалисты постепенно признавались полноценными гражданами. Бомжи так вообще прорвались в дамки: кто был ничем, тот станет всем, - пелось в их песне, и спелось на славу. Они доставали из широких штанин все, что оттуда доставалось. Из этого вышло много хорошего-плохого, разного, но речь сейчас о другом. Главное в завете Витте все дружно подзабыли. Новые, возникшие со временем, меньшинства породили новые резервации, и удивительным образом их холят и лелеют как раз либералы. Именно они снаряжают корабль, чтобы отправить его в Черное море. И уже неважно, кого они хотят утопить - сам план обречен в принципе.
Ни природу пиара, ни природу скинхедов изменить невозможно, и ни политтехнологии, ни бритоголовых нельзя извести, как тараканов. Раз скинхеды существуют и в них есть нужда, как в некоем направляемом карающем органе, то борьба с ними станет шлепаньем левой ладони по правой. Никто не захочет рубить ту руку, которая то в носу ковыряет, то ножом балуется, то мусор выносит. Пиар все равно будет делать свое черное дело, но даже его можно минимизировать. Достаточно приучить руку все время выносить мусор. Достаточно занять ее общественно-полезной работой. Достаточно, чтоб попеременно она держала то веник и совок, то ведро с тряпкой. Тогда на нож не останется ни сил, ни охоты. Бритоголовые хотят избивать торговцев? - пусть избивают. Но не всех, конечно, а, к примеру, драгдилеров, причем независимо от цвета их кожи. Пусть одно зло борется с другим. Ведь известны лица, рулящие скинхедскими командами, почему бы не раздать им задания, купив кого надо и как надо? Иными словами, черному пиару следует противопоставить если не белый, что утопия, то хотя бы серый. Или, говоря языком Витте, отменить для скинхедов черту оседлости.
Ведь черный пиар действен до тех пор, пока общественность готова утопить всех бритоголовых в Черном море, пока она убеждена, что каждый из них - абсолютное космическое зло, а не всего лишь подросток, путающий истерику с патриотизмом. Любая путаница взывает к распутыванию. В конце концов, скинхедский маскарад это не только жажда насилия и самоутверждения через насилие. Это еще и жажда дела и - как ни дико оно звучит - личного социального строительства. Если под делом понимается тупое избиение "черных", то про правила и мораль говорить бессмысленно, но если делом становится хоть что-то созидательное, пусть даже отчасти, то и правила с моралью возникают сами собой. Глупо было бы предлагать бритоголовым переводить бабушек через дорогу и вообще тимурствовать, нужна борьба, которая покажется им героической, но только с другим знаком. Наркоторговец - преступник. Избиение виновного принципиально отличается от избиения невинного, в первую очередь, для самих избивающих: они уже не звери бессмысленные, не беспредельщики, а почти что воины. Тут уж невольно начнут вырабатываться другие этические нормы, другой кодекс поведения и даже, страшно выговорить, чести.
Избивать людей плохо в любом случае и в любом случае противозаконно. Но законность все равно не восторжествует над понятиями, по крайней мере, у бритоголовых. Поэтому в который раз надо выбирать меньшее зло. И не строить его по рецептам добра. Это никоим образом не должны быть гламурные «побритые вместе». Потому что малейший признак фальши, организованности, команды, спущенной сверху, загубит все начинание: реальные скинхеды на него не откликнутся. Собирающие мусор останутся по одну сторону, играющие ножом – по другую. Чтобы этого не случилось, требуется бережно сохранить всю пугающую либералов риторику, весь прикид бритоголовых, все гриндерсы и черные куртки. И чем чернее они будут – тем, в сущности, безопаснее. Тогда трагедии, подобные той, что случилась с 33-летним гражданином Нигерии около дома 21 на улице Волгина, будут происходить все реже и реже, а это главное, в чем в самом деле заинтересованы и власть, и общественность.