25 лет назад  произошла так называемая Апрельская революция, вслед за которой в Афганистан пришел сначала советский социализм, потом - советские солдаты, потом - бандиты, потом - талибы, а сейчас вот, американцы. У захолустного переворота, случившегося в заштатной стране, был великий исторический смысл. Он дал старт кризису всей глобальной политической системы, хотя об этом не догадывались ни сами революционеры, ни их вдохновители, ни прочие персонажи мировой авансцены.

Кризис тянулся не долго - примерно четыре года, но изменил мир и завязал многие узлы, разрубленные только сегодня - в ходе нынешнего, еще более грозного всемирного кризиса, уже несколько лет сотрясающего планету.

Вникая в механику событий четвертьвековой давности, начинаешь лучше понимать, как, куда и почему движутся события сейчас. Старый кризис выглядит буквально репетицией нынешнего. Прямо жалко, что сегодняшнее поколение политиков почти начисто забыло этот опыт.

То есть все, конечно, забыть не могли. Ведь некоторые из тогдашних действующих лиц - например, Саддам, Арафат или Шарон, оставались в строю и к началу нынешних событий. Правда, на сегодня один из них свое уже доиграл, а второй, похоже, доигрывает. Опыт тоже не всякому впрок.

Но прочие герои тогдашней мировой драмы, и те, кто жив, и те, кто нет, - Картер и шахиншах Ирана, Брежнев и Тэтчер, Хомейни и Садат, Рейган и Андропов, Кармаль и Валенса - уже принадлежат истории.

Общими усилиями они превратили мир второй половины 70-х - благостный мир «разрядки международной напряженности», мир уютного брежневского застоя, популистских экспериментов над капиталистической системой и первого, ничем еще не замутненного расцвета политкорректности, в суровый мир начала 80-х - эпоху новой холодной войны, последних поединков двух систем и первых поединков обеих с исламским фундаментализмом; в мир, в котором возрождалась мощь Америки и множилось число тех, кто ее ненавидел.

Иными словами, за четыре с небольшим года мир Джимми Картера, Леонида Брежнева и Анвара Садата преобразился в мир Рональда Рейгана, Юрия Андропова и имама Хомейни.

Забытый пролог

Если присмотреться, то картеровско-брежневско-садатовская эпоха 70-х довольно сильно походила на предшествующую сегодняшнему кризису эпоху середины 90-х, на лучезарное время Клинтона, Ельцина и Шимона Переса, которое так же неожиданно, как и в тот раз, оказалось лишь прологом великой мировой встряски.

Правда, в 70-е годы не говорили о «конце истории» (то бишь о полной и окончательной победе либерализма в мировом масштабе). Для тех времен эта идея выглядела слишком смелой и была придумана американским футурологом Фукуямой позже - когда понадобилось воспеть раннеклинтоновские времена.

Но в ненасильственное всемирное торжество прав человека верили всерьез - Советский Союз подписался под многими человеколюбивыми документами и, следовательно, шаг за шагом должен был стать подобием Запада. Одну из гарантий этого видели, между прочим, и в успешном развитии маразма у Леонида Ильича Брежнева. Человек, до такой степени не похожий на Че Гевару, совсем не выглядел борцом за мировую революцию.

Экономический застой, столь свойственный сегодняшней Европе, раздавленной популистскими социальными программами, не менее ярко являл себя и в Западной Европе 70-х, замордованной патерналистским правлением социалистов и так называемых центристов, поочередно разрушавших основы свободнорыночного предпринимательства.

В тогдашней Европе, как, собственно, и в тогдашней застойно-брежневской империи, считалось хорошим тоном говорить друг другу, что «дальше так жить нельзя» и что «надо что-то менять», но тех, кто действительно готов был взяться за дело, особенно среди политиков, почему-то не просматривалось.

Зато, как и накануне нынешнего кризиса, процветала вера в красивое слово, будто бы способное решить неразрешимые проблемы, помирить непримиримых и превратить злых в добрых. Признанным корифеем этого жанра был тогда Джимми Картер, далеко опередивший и в наивности, и в прямолинейности куда более искушенного и адекватного «голубя» 90-х Билла Клинтона.

Это потом в Картере распознали одного из самых неэффективных и неискренних президентов в истории США. А до тех пор, пока не грянул кризис, его проповедь ненасильственного насаждения прав  человека во всех уголках Земли, его отвергающая силовые приемы «голубиная» дипломатия (дополняемая неафишируемыми, но масштабными подкупами, похожими на выплату дани) - выглядели весьма заманчиво. И до поры подкреплялись достижениями. Если уж Картер у себя в Кемп-Дэвиде помирил таких врагов, как садатовский Египет и бегиновский Израиль, значит, уговорить и переговорить можно всех и каждого! И вдруг земля затряслась под ногами.

Если первым толчком кризиса стал тогда переворот в Кабуле, сломавший систему равновесия сначала в Центральной Азии, а потом во всем мире, то первой волной кризиса нынешнего был обвал экономики «южно-азиатских тигров» («азиатский грипп» 1997 года). А роль 11 сентября 2001 в тот раз сыграло четвертое ноября 1979 - день захвата в заложники американских дипломатов.

Оба эти кризиса, тогдашний и нынешний, похожи друг на друга, как набросок на картину. С одной разницей: нынешний еще не пришел к финалу, а вот чем кончился тогдашний, мы знаем - знаем, кто тогда выиграл, кто проиграл и почему. И на этих фактах можно строить прогнозы насчет того, что предстоит теперь. Не потому, что все тогдашние ситуации напоминают нынешние. Одни напоминают, другие нет. Похожи проблемы, вставшие перед теми, кто принимал решения тогда и принимает их теперь. И на редкость похож ассортимент решений, из которого им пришлось (и приходится) выбирать.

Четверть века назад коммунисты то ли по совету из Москвы, то ли по собственной глупости, путем верхушечного переворота свергли прогрессивный и, в общем, просоветский режим Дауда. Дауд, опираясь на бюрократию, пытался модернизировать Афганистан, одну из самых бедных исламских стран, в модном тогда государственно-капиталистическом духе. Народ роптал.

Коммунисты, опираясь на ту же примерно бюрократию, попробовали модернизировать Афганистан уже в сугубо советском духе, т.е. делали то же, что и Дауд, но сверх того насаждали социализм среди крестьян и притесняли духовенство. Народ восстал.

СССР, помогая своим протеже, увяз в тамошних проблемах. И в самый неподходящий момент. Потому что по соседству закипала революция совсем не верхушечная.

Голубь в кулаке имама

Летом и осенью 1978 народ Ирана выступил против собственного модернизатора - шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Шах, располагая огромными нефтяными запасами и массированной поддержкой Америки, продвинул свою страну по пути обновления несравнимо дальше, чем все правители Афганистана, вместе взятые. Но недовольных все равно было больше, чем довольных. А главное, местное гражданское общество (духовенство, левые радикалы-моджахедины и европейски образованные либералы) поголовно ненавидело олигархический режим деспота-шаха и его друзей-американцев.

Демонстрации на улицах Тегерана время от времени расстреливались войсками, но ярость народная от этого только набирала силу.

Растерявшийся шах и его генералы обратились за советом к американцам. А президент Картер - к собственным советникам. У него их было двое: один - «голубь», другой - «ястреб». Госсекретарь Вэнс, как и подобает «голубю», посоветовал вступить в переговоры с оппозицией и найти компромисс. Помощник по национальной безопасности Бжезинский предложил разгромить бунтовщиков вооруженной рукой, но лишь только речь заходила о конкретных решениях, сразу тушевался («Сейчас ясно, что он не ястреб и не голубь, а сойка, тщеславная, болтливая и назойливая» - «Нью-Йорк таймс», год спустя).

Американцы и их иранские друзья могли выбрать одну из двух стратегий - либо немедленно бежать из страны, эвакуировав оттуда всех, кого только можно, либо, ни с чем не считаясь, подавить мятеж.

Кстати, именно по этому второму пути три года спустя пошли победившие исламские революционеры, когда их захотели свергнуть вчерашние союзники, леваки-моджахедины. Действуя с невероятной решительностью, организуя полумиллионные демонстрации, убив в терактах около тысячи должностных лиц (включая половину высшего руководства), моджахедины были разгромлены за несколько месяцев. Демонстрации расстреливались из пулеметов, подозреваемых казнили в день ареста, стражи исламской революции обходили больницы, выявляли раненых и убивали их на месте.

Шахским генералам, как бы они ни храбрились, вряд ли хватило бы решимости так себя повести. И уж тем более, столь жестокие советы не мог внятным образом дать Вашингтон. Политика Картера, колебавшаяся в поисках некоей золотой середины между позициями «голубей» и «ястребов», оказалась наихудшей из всех возможных.

То поддерживая старый режим, то подталкивая его к «компромиссу» с противником, который грезил лишь об одном - об истреблении старого руководящего слоя, администрация США бросила на погибель проамериканскую элиту Ирана и не смогла навести мосты к элите революционной.

Честно говоря, сама мысль о наведении таких мостов, которой тешили себя Картер и Вэнс, была детски наивной. Не сумев манипулировать даже шахским режимом, они воображали, что смогут манипулировать вышедшей из берегов народной стихией и ее вождями.

Новый глава Ирана аятолла (отныне его с трепетом называли имамом) Рухолла Хомейни сам великолепно умел манипулировать кем угодно - иначе не стал бы вождем. Непреклонный враг Запада и прозападного шахского режима, прожив 14 лет в эмиграции в Ираке, высланный оттуда под шахским давлением осенью 1978, он, затаив на иракцев обиду, уехал в Париж, а оттуда почти сразу же триумфально вернулся на родину. В феврале 1979 исламская революция в Иране окончательно победила.

В переходные дни имам через посредников давал понять американцам, что ничего против них не имеет. Одурачив врага и овладев ситуацией, он сделал ненависть к «Большому Сатане» центральным пунктом официальной идеологии. Его режим, особенно на старте, не был тоталитарным. Антизападничество, антиамериканизм и антисионизм сплачивали разномастные силы, на которые он опирался, включая и местных либералов, довольно легко отрекшихся от воспоминаний о своей сорбоннской или стэнфордской юности.

А на другом конце земли в мае 1979 тоже сменился режим: премьер-министром Великобритании стала Маргарет Тэтчер. Эта страна, с ее паразитическим «государством всеобщего благоденствия», сооруженным лейбористами, выглядела к тому моменту, как тонущий корабль. От нового премьера британцы услышали слова, которые местные политики уже лет сто боялись произнести: «Нельзя помочь людям, делая вместо них то, что они могут и должны сделать для себя сами».

Измученная интригами Британия обзавелась лидером, который делал не то, что понравится публике, а то, что считал правильным. В этом Тэтчер была похожа на Хомейни. Оздоровление государства и общества было впереди, а пока британские события сами стали частью нарастающего мирового беспорядка.

А тем временем последние волны, пришедшие из эпохи разрядки, позволили Джимми Картеру еще дважды надеть лавры миротворца. 26 марта 1979 под его председательством Садат и Бегин подписали мирное соглашение. Исторический смысл этого акта, не совсем совпадающий с надеждами подписантов, стал понятен позже. А вот почти полная бессмысленность заключенного в июне 1979 США и СССР договора об ОСВ-2 была очевидна  с самого начала. Особенно советской стороне.

Меч геронтократов

В Кремле видели все меньше толка от политики разрядки. Навязывание «прав человека» подрывало устойчивость советского режима. Сказочные цены на нефть создавали иллюзию богатства и силы. Росло искушение поприжать картеровскую Америку - болтливую, ослабленную и непрактичную. Политбюро уже с весны 1979 обсуждало планы ввода войск в Афганистан. Правда, до поры осторожность брала верх.

А на поле уже вышел новый игрок. 17 июля 1979 Саддам Хусейн отправил под арест своего предшественника аль-Бакра и стал владыкой Ирака. К тому времени под властью национал-социалистической партии БААС Ирак и так уже сделался тоталитарным государством. Саддам лишь провел кровавую чистку руководства. Уцелели только те, кто выглядел пригодным для великих дел, которые он наметил на ближайшее будущее.

В Афганистане же коммунистический режим дышал на ладан. В межклановой грызне 14 сентября 1979 взял верх Хафизулла Амин, убив прежнего правителя - Нур Мухаммеда Тараки. Амина в Москве за что-то недолюбливали. Но этого было еще не достаточно, чтобы посылать войска.

Все изменил черный день 4 ноября 1979, когда персонал американского посольства в Тегеране был взят в заложники так называемыми «студентами - последователями курса имама». Картер, как обычно, ничего не предвидел. И, разумеется, не знал, что делать. Такой пощечины Соединенные Штаты не получали со времен Пирл-Харбора.

Но воевать американский президент, понятное дело, не собирался. Оставались бессильные угрозы (которые имам широко рекламировал, сплачивая вокруг себя народ), а также путь переговоров. Иранцы были не против переговоров: пусть Большой Сатана выдаст беглого шаха, заплатит выкуп, попросит прощения и забирает обратно своих шпионов-дипломатов! Картер, может, и уступил бы, да не смог: американская общественность начинала понемногу закипать. История с заложниками затянулась.

Но поистине роковой вывод из случившегося сделало для себя советское руководство. В старческих умах Брежнева, Устинова, Громыко и Андропова соединились две несоединимые мысли: во-первых, что Америка из-за иранских событий впала в ступор и поэтому не опасна, а во-вторых, что она из-за тех же самых событий вот-вот введет в Иран (а ,пожалуй, заодно и в Афганистан) свои войска.

Так был вынесен приговор советской империи - 27 декабря 1979 в Афганистан вошла армия Советского Союза, чтобы через девять с небольшим лет вернуться в совсем другую, распадающуюся страну. Убитого Амина сменил Кармаль. Советские геронтократы не отдавали себе отчета ни в дряхлости собственного режима, ни в возможностях Соединенных Штатов, а главное, даже не догадывались о мощи исламизма, которому бросили вызов.

Под разрядкой была окончательно подведена черта. Но конфигурация фронтов холодной войны оказалась не такой, как в 50-е - 60-е годы. Врагом стал не только капиталистический Запад, но и исламский Юг.

В Тегеране теперь призывали преподать урок не только американскому сатане, но и «атеистической восточной сверхдержаве». Советское посольство было разгромлено. Правда, надругавшись над советскими госсимволами, толпа не тронула дипломатов: имам умел дозировать народный гнев.

Умиротворения Афганистана не получилось. Всюду хозяйничали партизаны, приходившие с пакистанских операционных баз. Соединенные Штаты все более безоглядно помогали пакистанскому режиму, уже не обращая внимания на ядерные разработки, которые он вел. Рукой подать до атомной бомбы было и Саддаму - в Осираке под Багдадом французские специалисты достраивали большой ядерный реактор.

Рубеж 1979 - 1980 годов, был, наверное, самым черным периодом мирового кризиса. Событиями никто не управлял и никто не предвидел, как они повернутся дальше. Миротворческие политические приемы завели в тупик. Сверхдержавы вновь сошлись в холодной войне, а ими обеими манипулировали вожди новых, полных воинственной энергии режимов.

Затем лавина глобального кризиса словно бы притормозила. В Кремле начали ощущать, что «интернациональная помощь» Афганистану не сработала. Но забрать «помощь» обратно наши геронтократы не умели, а уж изобрести какой-то новый политический курс - и подавно. Поэтому в бездонную афганскую бочку лишь валили последние ресурсы и последних верных людей дряхлеющей сверхдержавы.

Более шумно, но столь же малоуспешно, искала выход из своих трудностей картеровская администрация США. Поскольку привычный для нее спектакль «стола переговоров» из-за захвата иранцами американских дипломатов превратился в фарс, то действия Вашингтона раздвоились: под ковром предлагали выкуп в виде поставок оружия, а для американской публики весной 1980 устроили шоу с попыткой силового освобождения заложников (заведомо не подготовленная операция сорвалась на ранней стадии, зато Картер на пару месяцев приобрел репутацию  человека, «который хоть что-то пытался сделать»).

Тэтчер выиграла то, что проиграли коммунисты

По-настоящему великие, но не бьющие в глаза события, происходили в Британии, где Тэтчер, еще не получившая прозвище «железной леди», железной, тем не менее, рукой внедряла принципы монетаризма - сокращала госрасходы, душила социальный паразитизм и снижала инфляцию. Первые успехи были уже видны внимательному глазу, но местная интеллигенция безоговорочно признала ее исчадьем ада.

Затем исторические шквалы обрушились сразу на два региона. В августе 80-го в Польше выступила «Солидарность», а в сентябре воинство Саддама Хусейна вторглось в Иран.

Свобода плюс популизм. Из сегодняшнего дня мы видим, что второй из ключевых принципов «Солидарности» был тем самым, с которым эффективно боролась Тэтчер. Но варшавские коммунисты, с их прогнившими тоталитарными штампами, не придумали и не могли придумать никакой живой альтернативы альянсу польских интеллектуалов и рабочих - точно так же, как кремлевские геронтократы заведомо не могли изобрести ничего, подходящего для афганских мусульман.

Тем не менее, Афганистан заслонил Польшу от советской интервенции, как некогда Русь - Европу от монголов, а Австрия - от турок. Ужасы афганской кампании уберегли кремлевских старцев от искушения устроить в Восточной Европе второе издание 68-го года. Империя терпела идейное фиаско на обоих фронтах - и в Европе, и в Азии. А для того, чтобы идейный крах перешел в политический, требовалось одно - время.

Сцепление событий всемирного кризиса принесло первый европейский плод. Отрекшаяся от коммунизма Польша вместо братской помощи от большого брата получила довольно мирную диктатуру генерала Ярузельского, под крылом которой и отсиделась до распада советской империи.

Впрочем, польский переворот случился позже, 13 декабря 1981. А кровавый азиатский плод появился на свет 22 сентября 1980: войска Саддама вошли в Хузестан, ключевую нефтеносную область Ирана. Две самых боевых диктатуры исламского мира нашли друг друга.

Сама собой является мысль, что кто-то их стравил. На самом деле у потенциальных «стравливателей» на это просто не хватило бы воображения. Иракский национал-социализм и иранский фундаментализм страстно искали себе врагов, и, поскольку не граничили с Израилем, ринулись друг на друга.

Оба победили

Две недели спустя Саддам понял, что недооценил врага, и предложил «восстановить статус-кво». Но «отменить» ураган было уже не так просто. Имам Хомейни, по словам его сподвижников, был наделен добрым сердцем, но от себя добавим - еще и некоторой мстительностью. Мир - пожалуйста! Но сначала - 150 миллиардов контрибуции, голову Саддама и еще какие-то мелочи.

Началась восьмилетняя бойня - крупнейшая региональная война ХХ века. Хитроумный Саддам, сумев представить себя защитником интересов и сатанинского Запада, и арабского мира, и атеистического Востока, умудрялся получать помощь из Америки, из Европы, из нефтяных княжеств (включая будущую свою жертву - Кувейт) и из СССР разом.

Хомейни больше полагался на «человеческий фактор»: толпы подростков-добровольцев, повязав головы красными тряпками с надписью «Готов умереть», с пластмассовыми «ключами от рая» на шее, волна за волной шли под иракский огонь.

В болотах южного ирано-иракского приграничья, нынешней весной почти бескровно занятого войсками коалиции, полегли тогда сотни и сотни тысяч защитников обоих режимов. Но режимы ничуть не ослабели, а только окрепли и закалились в борьбе друг с другом. В конечном счете они сошлись на «нулевом варианте», чтобы развязать руки для более перспективных конфликтов. Вот тогда-то интернациональный коллектив государственных деятелей, который воображал, что манипулирует Саддамом, понял, кто кем на самом деле манипулировал.

Но это произошло уже в другую политическую эпоху. А в эпоху кризиса, о котором сейчас идет речь, случилось еще одно событие - скоротечное, но повлекшее долгосрочные последствия.

7 июня 1981 года 14 израильских самолетов на стометровой высоте прошли над подготовленным к пуску ядерным реактором близ Багдада и разнесли его вдребезги. ООН заявила гневный протест, но многие ключевые события последних лет и месяцев стали возможны, а другие, наоборот, не произошли - по одной-единственной причине: Саддаму в решающий момент не позволили обзавестись атомной бомбой.

Кстати, об ООН. Хотя тогдашний кризис был способен создать ей уж никак не меньше проблем, чем кризис нынешний, но возгласов о попрании международного права, об унижении Совбеза и дискриминации МАГАТЭ, раздавалось несравнимо меньше, чем теперь.

Не потому, что ООН сумела тогда принести какую-то пользу. Пользы было ровно столько же, сколько и сейчас. Совбез по настоянию США осудил захват американских дипломатов в Тегеране. Но в очень тактичных, совсем не обидных выражениях, лишенных какой бы то ни было угрозы: любая другая резолюция была бы заветована Советским Союзом. Америке Картера, в отличие от Америки Буша, протаскивать резолюцию, из которой вытекали бы какие-то действия, просто не пришло в голову.

Америка без словесных красот

Но Америка Джимми Картера отсчитывала свои последние месяцы. В ноябре 1980 президентом выбрали Рональда Рейгана. Уступая предшественнику в возвышенности стиля, новый глава США сильно превосходил его в конкретности: согражданам он обещал что-то вроде тэтчеризма, Советскому Союзу - супергонку вооружений, а революционному Ирану намекнул, что заложников пора возвращать, иначе - быть войне.

Заложников вернули аккурат в день передачи полномочий от Картера к Рейгану. А Соединенные Штаты на глазах стали превращаться в ту Америку, которую мы знаем сегодня: сверхдержаву, готовую кулаками доказывать свою правоту в любой точке Земли.

С 1981 года мировой кризис пошел на убыль. Не потому что в мире стало больше любви и тишины. Просто многие из ключевых игроков осознали, чего добиваются, а продолжающиеся войны, горячие и холодные, стали частью новой системы глобального равновесия, которая продержалась до конца 80-х.

Истории осталось расставить лишь несколько штрихов.

Ближний Восток без мечты

6 октября 1981 на параде, посвященном одной из мнимых побед над Израилем, террористы-исламисты убили египетского президента Садата. Это был не просто типичный для арабского политика насильственный уход из жизни. Из жизни ушла и политическая мечта Садата - весьма необычная для человека, сидевшего в свое время за сотрудничество с нацистами, одного из скромнейших сподвижников безумного харизматика Насера и строителей египетской национал-социалистической диктатуры.

После очередной войны с Израилем (в которой Садат, кстати, потерял брата-летчика), он принял решение изменить судьбу своего народа. Садат не просто был «перенанят» Америкой и он не просто за доллары инсценировал «дипломатические отношения» с ненавистными сионистами.

Он действительно попытался помириться с израильтянами, понимая «мир» не как временное отсутствие войны, а как нормальное соседство. Глава Египта охотно ездил во вражье логово - Иерусалим, у него появились личные друзья в американском и израильском истеблишменте. Но национал-социализм, демонтированный Садатом, оказался куда меньшей проблемой, чем поднимающаяся волна исламизма, накрывшая его в роковой октябрьский день.

Сменивший Садата Мубарак формально сохранил договор с Израилем (и, соответственно, американские субсидии), но перевел его в режим «холодного мира», оборотной стороной которого стало нарастающее по сей день арабо-израильское ожесточение и негласное разделение труда между «респектабельными» арабскими политиками и террористами-фундаменталистами, нацеленными на перманентную войну с «сионистским образованием».

А весной 1982 тэтчеровская Британия осуществила первую войну нового типа, предвосхитив как нынешнюю иракскую операцию США, так и собственное в ней участие. Рассчитывая, что скандал в случае чего навечно увязнет в ооновской говорильне, аргентинская хунта захватила несколько британских островков в Атлантике. «Задиры никогда не имеют уважения к слабости. Единственный способ остановить задир - не быть слабым самому», - сказала Тэтчер, отправляя флот к Фолклендам.

Битва была недолгой. Британия нашла в ней уверенность в себе, Аргентина - демократию. Как аргентинцы ею воспользовались - уже совсем другая история.

А точку в тогдашнем кризисе поставило 10 ноября 1982. Брежнева сменил Андропов. День ото дня набирающему силу Западу наша империя смогла противопоставить лишь вылепленный пропагандой образ силовика, обладатель которого в быту был безнадежно прикован к аппаратам, поддерживающим его жизнедеятельность. Новый мир, мир 80-х, вступил в свои права.

Желающим понять глобальный кризис наших дней кризис 1978-1982 расскажет о многом. О том, что те, кто делают, остаются в выигрыше, а те, кто говорят возвышенные слова, - в проигрыше. Что сила - единственный убедительный аргумент за «столом переговоров». Что тот, кто уверен в своей правоте, всегда победит того, кто жонглирует штампами, за которые ничем не пожертвует. Что диктатор - всегда лучший дипломат, чем дипломат просто, и что свободная страна, воображающая, будто деньгами и лестью приручила тоталитарный режим, на самом деле просто пляшет под его дудку.

И отдельный вывод для России. Сыграть «свою игру» там, где сошлись мериться силами Запад, Юг и Восток - значит, наперед записаться в число проигравших. Старая пословица, сколько раз ее ни проверяй, остается верной: пока не решил, с кем и куда плыть, никакой ветер для тебя не будет попутным.