Когда плывёшь в семейном авто по подмосковному шоссе на дачу, справа от тебя то и дело мелькают островки самопальной торговли, ориентированной специально на дачный досуг. Плетёная и пластмассовая мебель, шашлычницы со всей необходимой утварью, скляночки с фруктово-ягодным ассортиментом и среди прочего блестящие на солнце самовары с мешком угля и жидкостью для растопки. Приезжаешь на дачу, и после пыльной утомительной дороги, начавшейся ещё в Москве бесконечными пробками и закончившейся в двух метрах от фазенды знатной колдобиной, понимаешь, что хочется чаю. Ставишь свою 7 литровую «рюмочку» - самовар, доставшийся по наследству от пра-прабабки, и дремлешь на диване под бархатное мурлыкание раритета. Господи, и это в наше время! Более того: несколько лет назад помыслить себе такое было бы просто невозможно.

Самовары всегда входили в лубочный набор a-la russe для иностранцев и красовались на полках вместе с ярмарочными матрёшками, лаптями, шапками-ушанками, бюстиками лениных-сталиных, водкой, гармошками и свистульками. Иностранцы, покупая самовары, увозили «частицу России» к себе на родину, ставили в сувенирный уголок рядышком с африканскими тотемными масками и китайскими болванчиками. А за бокалом вина радовали соседей диковинными байками о медвежьем образе жизни загадочных русских, наливающих в самовар russian vodka.

Так, впрочем, было и в 19-м веке, и в 18-м, т.е. с того самого времени, как около трехсот лет назад на свет появилось это гениальное по простоте своей конструкции и энергоэкономичности изобретение русского левши. Парадокс русской чайной машины в том, что при изначальной чуждости чайной культуры (хороший чай в наших широтах вырастить так и не удалось) чаепитие по-русски стало одним из реально действующих мифологем о России. Подспудно получается, что вроде бы не свою «блоху» мы подковали.

Положим, не то чтобы она уж вовсе чужая. Прародителями самовара можно считать сбитенник для вполне русского напитка из мёда и целебных трав – сбитня (чайного предшественника) и так называемую «русскую кухню», предназначавшуюся для приготовления щей и каш без домашней печи. Идея  создания независимого переносного источника тепла вполне естественна для нашей северной страны и её шебутного народа, с глубоко укоренившимся кочевническим чувством – мир бы повидать. Странники, ходоки, русский служивый люд, паломники покоряли бескрайние просторы, в пути готовя себе еду в автономных водо-пищегрейках. Когда в 17-18 веках они добрели до Китая и принесли в Россию китайскую чайную традицию, металлические водогрейные сосуды получили новую функцию – чайных машин. Причём не только для путешественников, но и для завзятых домоседов.

Русская чайная церемония, основным смысловым ядром которой стал самовар, формировалась несколько столетий. Китайскую травку завезли при Михаиле Федоровиче, первый договор о поставке чая с Китаем был заключён при Алексее Михайловиче, массовое же внедрение азиатской диковины в народ началось с Петра I, выдававшего солдатские 100 гр. водкой или двумя стаканами крепкого чефиря. Где-то в это время и появляются первые отечественные «бульбуляторы» - очень возможно, на демидовских заводах в Туле. Там, где позже превратили самоваротворчество в особый вид искусства, создав целую жанровую классификацию форм и объёмов: восьмигранники, рюмочки, бочонки, сосуды и даже «петухи», от полулитрового «холостячка» до многоведёрных общественных кипятильников.

Такая карьера за каких-то 2,5 столетия – от походной кашеварки до настольно-домашнего полубога – в сущности, неудивительна. Самовар – сакрально-ритуальная вещь, создающая атмосферу священного таинства; закрытый огонь, окружённый водой – прасимвол вечной жизни, источник живой энергии. Отсюда более щепетильное к нему отношение – полноправному «живому» члену семьи, говорящему на несколько голосов (зависит от формы, от трубы, от вытяжки) и источающему сотни ароматов: хозяйки растапливали самовар можжевеловыми, берёзовыми, ольховыми дровами. Круглый, пузатый «Иван Иванович» играл важную роль в организации стола, осваивая вертикальное пространство, что давало ему несомненное право быть смысловым центром.

С приходом в нашу жизнь электричества, газа, а главное, тотальной урбанизации, когда народ ринулся из деревень в город, из отдельных домов в малогабаритные квартирки, самовару не осталось места в домашней утвари, его заменил тривиальный досамоварный чайник. Самовару, казалось, отныне навсегда  уготована пенсионерская старость на чердаке, в кладовке или в антикварно-сувенирном магазине.

И всё же даже в 20 веке в провинциальных городках, не попавших под гребёнку социалистического градостроительства, старожилы не переставали употреблять в быту самовар. Моя мама из большой патриархальной семьи провела голодное военное и послевоенное детство в городе Павлово, в двухэтажном доме. Черный чай (грузинский в бумажной упаковке) у них был по большим праздникам,  а каждый вечер они пили наваристый сбор из сушёных трав: зверобоя, берёзового листа с сухариками или кипяток с размоченной хлебной мякотью, пили просто кипячёную воду из самовара – это называлось чаем. Под мерное потрескивание самовара тяготы военных лет уходили, семья набиралась сил на следующий день. Когда мои бабушка и дедушка переехали из Павлово в подмосковную Мамонтовку, они взяли с собой любимую 7-литровую «рюмочку», ибо не представляли, как это можно пить чай иначе.

В нашей семейной истории показательно то, что под чаем, как ни странно, понимался не столько напиток из китайской травки (хотя завзятые чаелюбы безусловно знали в ней толк), сколько особый вид досуга – пить крепкий горячий душистый напиток помногу и в большой шумной компании. Понимая это, становится ясно, что прелесть самовара – не только и не столько в уже неактуальной ныне технологии «чайной машины» и не в ностальгических ассоциациях по старине, а именно в его способности объединять людей, создавать форматы и определять ритуалы общения. Не случайно ведь гоголевско-хармсовский образ самовара и по сей день используется для того, чтобы проиллюстрировать своё отношение к тусовочным авторитетам.

Сегодняшний чайно-кофейный бум совершенно естествен и в высшей степени приветствуется потребителем. Правда, кофеен открывается намного больше, чем чайных, в отличие от 19-20 вв. Это связано с разным рыночным статусом напитков. Кофе – для деловых мероприятий: встреч, переговоров, принятия решений и для личного досуга, когда тебя никто не видит. Чай преподносится совершенно в другом качестве – для совместного досуга большого числа людей – семьи, вечеринки, рабочего коллектива. Тем более это становится актуальным при общей тенденции к обратному переселению из квартир в отдельные пригородные дома. Не случайно ведь новые, изготовленные в XXI веке самовары продаются не на Арбате, а по обочинам тех дорог, по которым сроду не ездят иностранцы и любители экзотики. И их покупают – вместе с древесным углем, расфасованным в картонные пакеты, жидкостью для растопки и специальным набором для ухода за медной поверхностью: целая индустрия.

К тому же исторически Россия является скорее чайной страной, чем кофейной. Чай можно пить много и взахлёб, кофе все-таки предполагает некоторые ограничения в количественном употреблении. Впрочем, русские водохлёбы кофе пьют с тем же азартом, что и чай, пиво, водку – стаканами, вёдрами, бочками, «красными кружками Nescafe» совершенно невозможного по западным меркам объёма. В 19 веке для таких любителей острых ощущений делали специальные кофейные самовары, вполне себе двух-трёхведёрные. Поэтому не стоит сетовать старорежимным мамочкам, в ужасе глядящим на своих современных дочек-старшеклассниц, студенток, выпускниц, пьющих кофе по любому поводу: ах, кажется, на дворе плохая погода, сегодня день не удался, у меня ужасная сумочка, он козёл – надо выпить кофе. Русский менталитет.

Странно, что в рекламных роликах, рисующих идиллические картинки задушевного русского чаепития, всё ещё отсутствует сердцевина чайного стола, тот центр притяжения, который заставляет собираться людей вместе. Что взять с маленького чайничка, стоящего по правую руку хозяйки? На роль центральной вертикали, определяющей всю культуру организации стола, он категорически не годится. А потому и не вытанцовывается основа корпоративной культуры, принцип организации людского сообщества, которое выглядит атомарным, незавершённым и искусственным.

Органичность чаепития в чайном рекламном ролике воссоздать достаточно просто. Представьте себе сюжет клипа: мегаполис, 38 этаж небоскрёба. Камера въезжает в окно. Совещание у гендиректора: кто-то рисует графики, ставит задачи, представляет отчёты; собрание голосует. Следующий кадр – босс произносит почти сталинское бонмо в жанре «цели поставлены, задачи определены – пьём чай». Два секьюрити вносят дымящийся, нарочито вычурный самовар и ставят в центре стола. Все пьют чай и оживленно беседуют. Камера идёт по кругу, фокусируясь на кранике, из которого льётся кипяток.

Рекламный слоган: и в 21 веке мы остаёмся русскими.