Основной смысл и предназначения всех международных (в смысле престижа) наград – вызывать стороннее осуждение. Каждый март кинокритики всех стран мира увлеченно критикуют решение Американской киноакадемии, а каждый май – жюри Каннского фестиваля. Посвящение Елизаветой II в рыцари очередной
поп-звезды занимает колонки светской хроники минимум на неделю - темой этих колонок обычно является гомосексуальные и наркотические пристрастия кавалера в молодости, а также наличие в (ранней опять же) песне слов «ниггер» или «маленькая сучка». По музыкальным же наградам вроде Grammy или MTV Award вообще не оттаптывается только ленивый – благо музыкальных журналистов на планете тьма.
С Нобелевскими премиями немного сложнее. Обыватель, как правило, слабо понимает, за что даются награды в области физики или медицины (по крайней мере, до тех пор, пока журналисты популярно не объяснят, что «открытие роли оксида азота как сигнальной молекулы в регуляции сердечно-сосудистой системы» в финале дает голубоватые таблетки виагры), зато премии в области литературы и миротворчества все ждут с нетерпением. Оно и понятно: в книгах и политике разбираются все.
Премии 2002 года не стали исключением. Первый венгерский писатель, удостоенный Нобеля, Имре Кертес тут же стал объектом нелицеприятных газетных заголовков: «Венгерского нобелевского лауреата не читают венгры», «Новый нобелевский лауреат более известен в Германии, чем у себя на родине» и так далее. Бедный венгр, оправляясь от нежданно привалившего счастья, был вынужден даже оправдываться: «Хотя меня и признают в «официальных присутственных местах» Венгрии, все, что я сделал в литературе, на родине осталось по большей части «брошенными в пустоту и не оставившими следа словами». Критика счастлива: Шведская академия опять чего-то там побоялась (обычно в это связи упоминают имена Салмана Рушди и Умберто Эко) и пошла по пути наименьшего сопротивления. Опять не учла общественное мнение. Что снова сказалось на престиже премии.
Соседям шведов слева тоже нелегко. Выдвижение кандидатов на премию мира представляет из себя круглогодичный аттракцион: вот уже лет сорок в списке торчит Кастро, в 2000-м выдвинули отбывающего срок черного гангстера Стэнли Уильямса, а в 2001-м – футбол. В этом году пришел черед Хамида Карзая, Рудольфа Джулиани (за моральные страдания, надо полагать), Боно и Международного трибунала по бывшей Югославии. На фоне этого паноптикума выбор норвежцев — бывший президент США Джимми Картер — выглядит дейститвельно меньшим злом: бесспорны по крайней мере, не результаты, конечно, а усилия. Тем более, что борцов сопротивления уровня Сахарова и Валенсы в связи с победоносным шествием демократии вокруг не наблюдается.
Дело, между тем, не в конкретных персонажах; вернее, не только в них. Возможно, практика отказа от вручения премий, имевшая место не только в период мировых войн, но и в случае отсутствия приемлимых кандидатов (как с премией по литературе 1935 года) достойна возобновления. Но есть и еще одно соображение – общее для всех глобально престижных наград. Все они – суть частные проекты. Их планетарный статус есть исключительно продукт сложившегося общественного мнения. Де-факто, «Оскар» - приз за лучший фильм мирового кино (просто в силу доминирования американского кинематографа), де-юре – лишь знак отличия одной из многочисленных общественных организаций США. Точно также нобелевские институты не претендуют (официально по крайней мере) на всеобщий характер своих решений. Их задача – всего лишь наилучшим с их точки зрения способом выполнять волю покойного шведского промышленника.
Поэтому списки номинантов после оглашения сжигают. Поэтому нобелевские комитеты не слишком волнует общественное мнение. Которое, кстати — если оно уж так заботится о престиже чужой, в сущности, награды — могло бы поактивней предлагать альтернативные кандидатуры и достижения по физике, химии и медицине. Но в оксидах азота разбираются единицы. В отличие от борьбы за мир.
