С третьей попытки армейская прокуратура дожала-таки дело Ульмана. В четверг военный суд Ростова-на-Дону приговорил четверых офицеров: капитана Эдуарда Ульмана, лейтенанта Александра Калаганского, прапорщика Владимира Воеводина и майора Алексея Перелевского – к срокам от 9 до 14 лет за убийство шестерых жителей Чеченской республики в начале 2002 года. Обвинение при этом просило куда большие сроки – от 16 до 23 лет, – но в итоге заявило, что довольно приговором. Ульмана и его коллег в 2004-м и 2005-м оправдывали суды присяжных, но на этот раз дело рассматривалось тройкой профессиональных судей.

При этом комментариев от самих осужденных не было, поскольку трое из четырех (все, кроме майора Перелевского) исчезли еще в начале апреля. Их защитники заявляют, что это может быть не побег, а похищение, хотя не очень понятно, почему тогда похитили не всех офицеров. Но так или иначе, суд на этом останавливаться не стал и вынес приговор заочно – случай для современной российской практики нечастый. Обвинение и родственники погибших вердиктом остались довольны, адвокаты, со своей стороны, пообещали его обжаловать.

Дело это как было сложным и неприятным, так и осталось, несмотря на уже третье разбирательство. Безусловно, здесь есть преступление, за которое кто-то должен нести ответственность. Проигнорировать тот факт, что шестеро мирных граждан были убиты ни за что, нельзя – если Чечня является частью РФ, там должны действовать законы РФ. Но даже распределение вины уже вызывает вопросы, ведь сам факт приказа об убийстве пока толком никто не опроверг. Суд счел, что распоряжение отдал Перелевский, но в ходе процесса упоминались и другие имена – например, полковник Плотников. То, что в итоге обвинения и приговор не затронули никого, чином выше майора, как минимум странно.

Но главное даже не в этом. Ульман, его товарищи и гипотетический командир, приказавший стрелять – все они, без сомнения, виновны в гибели чеченцев. Этот факт, собственно, не оспаривался ни на одном из процессов – другой вопрос, как классифицировать эту виновность. В мирное время убийство шести человек было бы просто кошмарным преступлением; но в Чечне шла война, а на ней, как это ни ужасно и ни отвратительно, другие стандарты. Федеральные войска наломали много дров; собственно, непонятно даже, почему спрашивают по всей строгости только с Ульмана - и еще полковника Буданова, - российское правосудие не предполагает и избирательного характера наказания (хотя правоприменительная практика у нас куда циничнее теории). Однако в войне участвовали две стороны.

Сейчас Чеченская республика получает от центра невообразимые дотации (которых все мало Кадырову), а ее граждане раз за разом отсуживают в Страсбургском суде компенсации у российского правительства. Но в 2002-м году она была полна террористов, которые резали и убивали федеральных солдат с огромным энтузиазмом. Полезно вспомнить, что само преступление, за которое судят Ульмана, было совершено в ходе операции по поимке Хаттаба – ныне покойного, но в то время живого и очень деятельного, как и Шамиль Басаев, и многие другие столь же гнусные персонажи.

Оправдывая Ульмана и остальных офицеров, присяжные действовали не из ксенофобских побуждений – они учитывали то, что шла война. Но проблема состоит в том, что наше государство, в отличие от собственных граждан, чеченскую кампанию войной не признает – для него имела место только контртеррористическая операция. А с такой точки зрения о нормах военного времени, естественно, говорить нельзя, и рассматривать дело нужно по обычным меркам – точно так же, как если бы инцидент имел место в Ростовской или Иркутской области.

В конечном итоге, ситуация безвыходная. Решение, вынесенное тогда присяжными, ужасно, но и решение тройки судей ужасно не менее. Дело «Ульмана» – тот самый случай, когда «казнить нельзя помиловать» имеет буквальное значение – как ни сделай, все равно выходит плохо. И остается, возможно, только соглашаться с Газетой.ру, которая заметила, что ситуация, при которой Ульмана приговорили, но не накажут (так как он исчез) – оптимальный исход дела. Не с точки зрения буквы закона, естественно, но как компромисс между юридической и человеческой справедливостью – не безупречный, но хоть какой-то. Пожалуй, это все, на что здесь можно рассчитывать.