The Times во вторник опубликовала статью Джереми Пейджа «Россия никогда не станет плясать под нашу дудку». Основная мысль текста радикальна – «Россия не демократия. И в данный момент не хочет ею быть», – притом, что «стала сильнее, богаче и стабильнее, чем когда-либо с 1991 года». Отход от демократии, правда, для Пейджа сам по себе не является пороком: проработав пять лет на Дальнем Востоке, он представляет себе успехи Китая, Тайваня, Сингапура и Южной Кореи, хотя ни одну из этих стран в демократические тоже не записывает. Тон здесь у него скорее фаталистский: «Наверное, всем было бы лучше, если бы Россия ушла из… демократических институций. Нам бы уже не надо было идти на компромисс в своих демократических принципах, а Москва могла бы строить выбранную ею политическую модель, как бы она ее ни называла».
Главную проблему Пейдж здесь видит в другом: «Если россияне, подобно китайцам, пожертвовали свободами ради стабильности и процветания, Кремль обязан им это обеспечить». Между тем «новообретенное богатство России – это результат не столько разумного экономического управления, сколько рекордно высоких цен на нефть». «Беспрецедентную возможность превратить Россию в стабильное, функциональное, процветающее государство, каким она и должна быть», нынешние власти, по мнению газеты, тратят впустую: «Кремль погряз в паранойе по поводу вероятной потери власти в 2008 году».
Текст Times странным образом сочетает предвзятые эмоции с довольно точными наблюдениями. Впрочем, в подобном роде умные европейцы пишут о России как минимум со времен де Кюстина. Прежде всего, признание России «энергетической сверхдержавой» уже давно не лесть, а факт – и в концепции Пейджа факт не лестный. «Российское экономическое чудо» в самом деле воздвиглось на куда более шаткой основе, нежели китайское или корейское, и отсутствие системных изменений может выйти нам боком. На Западе это понимают и включают в свои расчеты; на практике это означает, что если какой-то кризис или смена схемы мирового энергопользования вернут нас в начало Перестройки, никто не станет с нами по этому поводу цацкаться. Серьезная модернизация экономики, таким образом, нужна России по причинам не только внутренним, но и внешним: иначе, когда нефтяной прилив схлынет, мы рискуем обнаружить себя не только беспомощными, но и полностью одинокими.
Упрекая российское руководство в паранойе на счет 2008 года, Пейдж несколько запутался. Если Россия и в самом деле недемократическое государство, вопрос передачи власти здесь неизбежно становится куда сакраментальнее, чем на Западе, и решать его следует гораздо осторожнее. Новые люди, завладев Кремлем, легко могут разрушить и то экономическое чудо, какое мы сейчас имеем и ни в грош не ставим, – достаточно начать масштабный передел собственности, с проскрипционными списками (разборками) и распилом Стабфонда отнюдь не ради социальных или стратегических нужд. Это не означает, что единственным выходом является мертвенная стабильность в туркменском духе – культивируемая нынче Кремлем бесконфликтность рано или поздно доведет страну до кризиса. И все же тот факт, что рамки, в которых будет передана власть, крайне узки, является не коварным злым умыслом какого-то чиновника или группы чиновников со Старой площади, а печальной неизбежностью всей российской политической жизни, как она складывалась последние пятнадцать лет.
Еще более сомнителен Пейдж с тезисом о том, что России при поддержке мировой общественности стоит махнуть рукой на демократию. При всей своей «азиатской роже» - о чем, фактически, и написана статья – Россия смотрела и будет смотреть на Запад и никогда не прекратит это делать. В одинаковом выигрыше от этого, кстати, и Россия, и Запад. Собственно, Россия без демократии, пусть трижды по-сурковски суверенной – это главный кошмар Запада, им самим простодушно не осознаваемый: такой поворот автоматически подразумевает приход к власти националистов-изоляционистов, а они уж будут куда более свободно крутить газовый вентиль, бряцать атомными бомбами и брататься с Ираном. Разочарование оттого, что мы не смогли за десять лет стать очень большой Германией или Францией, конечно, можно понять, хотя оно и крайне идиотское. Демократические институты складывались на Западе многие столетия, еще полтора века назад нынешние политические системы Европы вообще давали избирательное право от силы трем-четырем процентам населения.
Нетерпеливость Запада сильно смахивает на нетерпимость. Русские сами по себе вызывают страх и недоверие. Иначе не объяснишь, почему Запад не втягивал Россию в Европу, а только придумывал ей новые заслоны. Причем происходило это вовсе не при кровавом диктаторе Путине, а при рождественском дедушке Ельцине, вызывающем сейчас сплошное умиление. Беспрецедентная и безоговорочная открытость России «цивилизованному миру» на протяжении почти всех девяностых годов породила на Западе высокомерное раздражение пополам с брезгливым торжеством. Русские западники ельцинского призыва еще и оттого впали в такое ничтожество, что все их действия приводили к результатам, противоположным ожидаемым, не внутри, а именно вовне - они, как Аполлон, который гнался за Дафной, простирали к Европе влюбленные руки, а та с ужасом, с отвращением от них отворачивалась.
А теперь удовлетворенно отмечает: «Россия не демократия. И не хочет ею быть».
И все же один упрек Пейджа следует принять: пока Россия не способна вложить свои нефтяные деньги в себя саму. Такая мысль принципиальной новизной не блещет, однако стороннее и независимое свидетельство всегда полезно. Статья Times, в сущности, подтверждает: сейчас для России задачей №1 является конвертировать свежий статус сверхдержавы в реальное улучшение жизни для максимального числа граждан. Очевидно, что решать такую задачу можно будет, только перевалив за 2008-й – как бы ни раздражала Запад подобная расчетливость. Однако после этого за структурные перемены придется браться всерьез – в противном случае не только демократия, но и сверхдержавность кончится, едва родившись.
официальный сайт фотографа