Сенат США проголосовал сегодня за отмену поправки Джексона-Веника в отношении Украины. Об этом сообщил сенатор Ричард Лугар, известный также в качестве активного деятеля оранжевого Коминтерна, но с большевистской скромностью оспаривающий это свое призвание. МИД Украины прокомментировал избавление от унизительного экономического расизма с восторгом: “Это долгожданный шаг, убирающий из повестки дня американо-украинских отношений проблему, являющуюся пережитком холодной войны и не отвечающую духу украино-американского стратегического партнерства". Украинская сторона также выразила надежду, что отмена поправки Джексона-Веника скорейшим и плодотворнейшим образом скажется на американских инвестициях в украинскую экономику.
Официальной реакции Москвы еще нет; возможно, и не будет. Если Москва облечет свою досаду и раздражение в форму заявления МИД, такое заявление еще больше унизит ее: без малого пятнадцать лет ждать отмены поправки и получить вместо нее пощечину. Лучшим ответом было бы молчание – как внутри-, так и внешнеполитическое. По крайней мере, оно продемонстрировало бы верное понимание Москвой волшебной сути поправки.
Экономический смысл преференции, оказанной Киеву, ничтожен: вряд ли США будут активно инвестировать в Украину и уж тем более откроют американские рынки для украинских товаров: режим Ющенко может хоть хвостом вилять перед Вашингтоном – от этого он не сделается более прочным, а в политическую нестабильность масштабно не инвестируют. Единственная экономическая выгода, которую Киев способен извлечь из юридической покойницы, связана в гипотетической возможностью дышать, в то время как “Газпром” последними соглашениями с Казахстаном и Узбекистаном лишает Киев этой возможности. Таким образом, эта весьма условная компенсация не решает украинских экономических проблем, зато символизирует новый этап американо-российского диалога: если вы потребуете с Украины денег за газ, мы бесплатно укажем вам, кто тут европеец, а кто скиф с раскосыми и жадными очами. Пусть скиф беснуется и веселится Киев: единственная экономическая валидность Украины – валидность разменной карты между Москвой и Вашингтоном, - подтверждена документально.
Хоть и упомянутое в заявлении украинского МИД “стратегическое партнерство” больше смахивает на желаемое, чем на действительное, отмена поправки Джексона-Веника является высшей точкой украинско-американской конвергенции, после которой можно ожидать лишь спада. Поэтому вряд ли Москве следует с нервозностью реагировать на новость из-за океана – даже несмотря на то, что истинным адресатом этой новости является именно Москва.
Вашингтон намекает, что в России еще недостаточно демократии, Россия пока еще не во всем послушна ему, Вашингтону: в частности, пытается сохранить свое влияние на постсоветском пространстве, контролируя углеводородные ресурсы и транспортные потоки. И покуда Москва будет себя вести подобным образом, не видать ей ни Джексона, ни Веника.
Все эти намеки, однако, способны не ослабить, а лишь усилить антиамериканские настроения как в российских элитах, так и в российском обществе. У Вашингтона был прекрасный шанс отменить поправку Джексона-Веника – в первые ельцинские годы, в эпоху министра иностранных дел Козырева, господина “да”, как прозвали его борцы с антинародным ельцинским режимом, и этот шанс в том или ином смысле сохранялся на протяжении всего правления дедушки, включая 31 декабря 1999 года. Даже тогда определенная влиятельная часть российской элиты была, несмотря на всевозможное косово, под действием обаяния того образа Америки, который сформировался в брежневские годы среди прогрессивной советской интеллигенции, и вполне могла полагать, что пиар-ходы вроде отмены поправки Джексона-Веника способны и в самом деле “вывести наши отношения на качественно новый уровень”. Эта детская, наивная, ничем не омраченная вера работала на всех этажах национального сознания – от политического до санитарно-гигиенического: все помнят рекламу незабвенных подгузников, неразрывно связанных с чарующим и неизъяснимым словосочетанием “Проктер & Гэмбел”. Cегодня все изменилось: то, что пятнадцать лет назад воспринималось как избавление, оказалось банальной борьбой за влияние.
