Про введение в действие нового УПК не написал за последние два дня только ленивый. Интонация, в основном, восторженная — «европейское правосознание, «дух времени», etc, etc. Спору нет: нормы нового кодекса куда как более современны, нежели старого советского  закона.

Арест только с санкции суда: если раньше санкцию на арест давал прокурор (в ведении которого могло находиться и само уголовное дело), то теперь эти функции разделены. Ликвидация архаичного и бессмысленного института доследования, по которому если суд не находил, что обвинением представлены достаточные доказательства виновности, то мог направить дело на дополнительное расследование, чем, собственно, брал на себя функции обвинения (следствие идет, человек сидит). Введение института судебной сделки: по преступлениям малой и средней тяжести защита и обвинение могут придти к соглашению (подсудимый признает свою вину, обвинение предлагает устраивающее его наказание), а суд утверждает это соглашение — подобно мировому соглашению в гражданском процессе. Возбуждение уголовного дела только прокуратурой: если до первого июля уголовные дела возбуждались буквально всеми, кому не лень, то теперь это примет более упорядоченный вид. Повсеместное введение (хотя начиная с 2004 года) суда присяжных. Все это замечательно.

Однако вспомните, как в 1996 году радовалась общественность новому Уголовному кодексу! Гуманизация наказаний, новые их виды — ограничение свободы и штрафы (в дополнение к лишению свободы, условному заключению и исправительно-трудовым работам), и где все эти радости на практике? Вопрос даже не в недостатке денег — вопрос в психологии правоприменителей. Если достаточным поводом для ареста обвиняемого в пустячном преступлении будет служить отсутствие у него московской прописки (как это фактически происходит в последние годы в столице) — никакие самые либеральные усовершенствования процессуального права ни к чему не приведут. Разруха, как известно, в головах, и пока судейское сообщество не осознает, что цель правосудия не установление истины в последней инстанции, а оценка представленных сторонами доказательств, а прокурорское — что следствие это не выбивание признательных показаний, а сбор и тщательнейшее оформление фактов, свидетельствующих против обвиняемого, - далеко мы не уедем.

В самом деле, если в гражданском процессе никому не приходит в голову отказать в законных требованиях гражданина Икс на том основании, что он совершеннейший мерзавец и плут, а его оппонент, хотя и не озаботился защитой своего права, но добр, как бобр, и кристально чист душой, то по уголовным делам подобная позиция встречается сплошь и рядом. Еще на стадии разработки нового кодекса из рядов правоохранителей раздавались панические возгласы: «борьба с преступностью будет остановлена! Бандиты и убийцы будут гулять на свободе!». Зададимся, впрочем, вопросом: что мешает? Отсутствие должных профессиональных навыков? Так это ваши проблемы, господа прокуроры и милиционеры, а не общества. Конечно, каждый гражданин заинтересован в собственной безопасности. Но это не значит, что он заинтересован в непрофессиональной, плохо подготовленной  милиции и в неграмотных, юридически несостоятельных следственных органах. Совсем наоборот. Ужесточение требований к работе милиции и следствия значит не меньшую, а большую безопасность для граждан. Если, конечно, милиция и следственные органы будут соответствовать профессиональным требованиям. И если ужесточение не будет чрезмерным.

Однако не все так плохо. Трудно было бы ожидать одномоментного изменения психологии тысяч и тысяч людей — даже и десяти лет оказалось для этого маловато. Тем не менее, очередной шаг сделан.