Кажется, что судьба Кеннана является прекрасной иллюстрацией того, как в обществе, устроенном по достаточно разумным и четким правилам, нужный человек может в нужное время оказаться в самом для этого общества нужном месте. Или дело в простом совпадении?

Так или иначе, Кеннан вошел в историю то ли вечером 22 февраля 1946 года (по московскому времени), когда закончил отправку знаменитой «Длинной телеграммы» из американского посольства в Москве, то ли в 4 часа пополудни (по вашингтонскому времени), когда телеграфист Госдепа зафиксировал ее прием. Предыстория такова: уроженец Милуоки, штат Висконсин, Кеннан находился на дипломатической службе с 1926 г., специализировался по восточной Европе, а чуть позже – России, став 3-м секретарем американского посольства сразу же после установления дипломатических отношений между СССР и США в 1933 г. Затем его перевели в Центральную Европу, где он, находясь сначала в Вене, потом – Праге и, наконец, Берлине, мог воочию наблюдать победоносный марш гитлеровских армий. После вступления в войну Кеннан в числе служащих посольства был в течение нескольких месяцев интернирован, потом переведен в Лиссабон, а в 1944 г. снова оказался в Москве в чине поверенного в делах.

В феврале 1946 г. посол Гарриман был в отпуске, и Кеннан оказался его врио. Очевидно, что к тому моменту его давно мучил вопрос: как строить отношения с СССР? Назревал поединок двух сверхдержав – но отнюдь не все понимали, каковы будут ставки. Хотя противоречия между бывшими союзниками накапливались очень быстро. При этом сущность сталинского режима, в частности, и коммунизма, как общественной формации, в целом, тогда на Западе не осознавалась ни обществом, ни политическим руководством. По-видимому, у осознававшего опасность такого положения поверенного в делах созрел план, далеко превышавший его возможности и служебное положение. Так или иначе, в ответ на запрос из Минфина, где интересовались, а почему это с русскими так тяжело вести дела насчет Всемирного Банка, Кеннан разразился посланием длиной в 5542 слова, которое для телеграфной передачи пришлось разбивать на пять частей. Согласно дальнейшей легенде, в тот момент у него была высокая температура, вызванная то ли зубной болью, то ли начинающимся гриппом – поэтому вышколенный чиновник с 20-летним стажем, с одной стороны, в выражениях не стеснялся, а с другой – обостренные болезнью чувства продиктовали ему четкую и выверенную форму изложения мыслей, благодаря которым его телеграмма вошла в анналы мировой дипломатии.

Пересказывать этот документ не стоит – он слишком хорош для того, чтобы его реферировать. Хотелось, чтоб он когда-нибудь попал в российскую школьную программу: во-первых, в нем дана блистательная (и наверно, лучшая из современных тому периоду) характеристика сталинского СССР, во-вторых, он доказывает, насколько важно для государства иметь на нужном посту высококвалифицированного бюрократа, а не отбывающего повинность бездельника, и в-третьих, опровергает то, в чем иные пропагандисты поныне пытаются убедить россиян – что дескать, все наши противники-западники-американцы одержимы одной лишь ненавистью к России и желают лишь ее унижения, а лучше – уничтожения.

Здесь важно еще, что сталинский режим был закрытой политической системой par excellence – поэтому подмеченные Кеннаном его характерные черты действуют в любом не полностью демократическом обществе. Чего стоит одно лишь замечание о том, что в советской системе извращение информации становится правилом, поскольку тамошние лидеры уверены в том, что объективной истины не существует, что они могут создать ту истину, какую сейчас нужно – поэтому, постоянно дезинформируя других, они поневоле обрекают на дезинформацию и себя. «Вряд ли объективна картина окружающего мира, доходящая и до самого Сталина».

Хорош и исторический анализ русской государственной ментальности. Когда Кеннан пишет об исторически обусловленном «чувстве незащищенности, присущем мирному земледельческому населению, пытавшемуся выжить на громадной, открытой со всех сторон равнине по соседству с жестокими кочевыми народами». О том, что контакт с Западом для России был всегда болезнен – ведь западные страны были, как правило, более развиты экономически и политически. И что последнее всегда приводило к тому, что российские правители, чувствуя в западных веяниях угрозу своей власти, пытались сделать Россию более закрытой, более ригидной, более военизированной. И что победа марксизма именно в России вовсе не была случайной.

Но может быть сегодня еще важнее перечитать тот абзац, в котором Кеннан, перед тем, как приступить к изложению и анализу «генеральной линии партии», пишет, что оная «ни в коем случае не совпадает с природными воззрениями русского народа, который всегда был дружелюбен по отношению к окружающему миру, всегда хотел узнать о нем как можно больше, взаимодействовать и общаться с ним, и больше всего – жить с ним в мире и наслаждаться плодами своего собственного труда». Однако, продолжал он, существующая в России система государственной власти навязывает народу совсем другую точку зрения на окружающий мир и образ действий по отношению к нему.

В конце анализа Кеннан приходил к выводу, что коммунизм находится в плену своей собственной догмы и что коммунисты действительно считают, что их победа предрешена исторически, и поэтому вовсе не собираются осуществлять какого-либо рода насильственную Всемирную Революцию. В то же время, писал он, западное общество рассматривается советскими властями в качестве врага, в борьбе с которым любые средства хороши – поэтому от советской дипломатии стоит ожидать только лишь обмана, двуличия и нарушения всех возможных договоренностей. И в том, и в другом он оказался прав. Прав оказался и в том, что сдерживать СССР надо методически, систематически и хладнокровно – без громких акций и военных столкновений. Ресурсы советской системы, считал он, не бесконечны, а расходуются громадными темпами и очень неэффективно. И несмотря на кажущуюся монолитность коммунистического колосса, его гибель может быть не за горами – как у той звезды, чей свет кажется ярче всего тогда, когда в действительности она уже потухла. И главное, добавлял он, победа над коммунизмом станет доказательством жизнеспособности самого западного общества, западных философских концепций. Коммунизм – это паразит, который способен существовать только в пораженных болезнью тканях. «Любая смелая мера по разрешению каких-либо наших внутренних проблем – это такая дипломатическая победа над Москвой, которая стоит тысячи дипломатических нот и совместных коммюнике».

Телеграмма произвела фурор. Кеннана вызвали в Вашингтон, назначили на крупный пост и спустя несколько месяцев он опубликовал более выверенное (но на наш взгляд, не столь лаконически-убойное) изложение своих идей в журнале «Международные отношения». Особенно пострадала концовка статьи, ставшая чуть мессианской – автор благодарил Провидение за то, что оно поставило Америку перед  такой задачей: «вызовом Кремля». В последней же фразе «Длинной телеграммы» он пророчески предостерегал, что «самая большая опасность в том, что, борясь с советским коммунизмом, мы станем похожими на тех, с кем мы боремся».

Политическая система США отреагировала на предупреждение Кеннана самым простым образом – сдерживание было понято в смысле военном, вслед за чем началась гонка вооружений, которую Америка продолжает вести по сей день, уже в одиночестве. Кеннан был этим очень раздосадован и пытался объяснить, что имел в виду борьбу на фронте пропагандистском и экономическом: «План Маршалла – вот правильный ответ на мой меморандум», – заметил он однажды. Но ни одна государственная система не способна на принятие сложных решений, когда можно обойтись простыми. Поэтому дипломатическая карьера Кеннана не задалась. Сначала его попросили из Госдепа, потом он попал в списки «симпатизирующих коммунистам», которые составлял пресловутый сенатор Маккарти (сейчас это кажется невероятным), затем его все-таки направили в Москву, но тут то ли Кеннан допустил прокол, то ли советские власти с самого начала готовились придраться к нему при первой возможности – и стоило новому послу сравнить условия существования дипкорпуса в Москве с жизнью в лагере для интернированных в гитлеровской Германии, как последовало объявление его персоной «нон-грата».

Посде этого Кеннан уже навсегда, за исключением краткосрочной службы в администрации президента Кеннеди, удалился к делам научным и литературным. Преподавал в Принстоне, писал книги, получал Пулитцеровские премии. Чем дальше, тем больше ругал республиканские администрации (особенно досталось Рейгану), объяснял в многочисленных интервью, насколько непродуктивна гонка вооружений, и что говоря о «сдерживании», он совсем не имел ее в виду, выступал против войны во Вьетнаме, против концепции «мирового полицейского», в роли которого-де должны выступать США и еще успел отпраздновать бриллиантовую свадьбу – супруги Кеннан поженились в 1931 г. Не любил, когда пресса именовала его «архитектором Холодной Войны». Позже это клише (попавшее во все некрологи) заменили на титул «человека, предсказавшего распад СССР».

Так или иначе, в 1946 г. в московском посольстве у Америки оказался человек, глубоко проникший в сущность политической системы противника и способный хорошо растолковать ее как начальству, так и своей стране в целом. А уж как они его поняли и что сделали – другой разговор. Очевидно, что многое поняли правильно. Но наверно, не всё – и скорее всего, не сделали выводов на будущее. В частности о том, что подобные Кеннану люди обязательно должны состоять на государственной службе. На 40-й годовщине публикации статьи Кеннана один из руководителей Госдепа заметил: «Ну и кто из нынешних может написать что-то подобное «Длинной телеграмме»?

Нет уверенности в том, что сейчас на службе в госучреждениях США находится множество кеннанов. Хотя, кто знает? Тем и сильны демократии, что в трудную минуту выгоняют некомпетентных раззяв и призывают крепких профессионалов: на смену чемберленам приходят черчилли. Впрочем, не будем идеализировать: ведь когда грозы проходят, то черчилли опять оказываются не нужны. Да и судьба самого Кеннана показывает, что даже в демократии стать исторической личностью гораздо легче, чем сделать государственную карьеру.