Особняк на Спиридоновке постройки архитектора Шехтеля, в котором находится музей-квартира Алексея Николаевича Толстого, продан частной строительной компании ООО «Евро-Строй». Новость об этом на прошлой неделе достаточно быстро облетела агентства, попала в ряд газет и даже в некоторые воскресные аналитические передачи на общенациональных телевизионных каналах. Растерянные работники музея разводили руками, говорили, что будут жаловаться, экс-министр культуры Михаил Швыдкой заявлял, что ни сном ни духом, и рассуждал о том, что есть вещи, которые нельзя допускать ни в коем случае.
В Москомимуществе заявили, что это явный просчет и недоработка, сделка по продаже уже аннулирована, а виновные будут наказаны. При этом, как оказалось, нынешний хозяин особняка – никому доселе не известная фирма «Евро-Строй» - приобрела его уже из других не государственных рук, а именно у некоего «Общества поощрения художеств», благотворительного фонда, учредителем которого является плотно связанная с московским правительством АФК «Система». Кроме того, в документах о продаже никак не оговаривалась сохранность объекта – то есть, по идее, флигель Алексея Толстого можно было пускать под снос с последующей отстройкой на углу Спиридоновки и Малой Никитской офисного центра или очередного элитного отеля-мотеля-борделя.
В общем, вышел скандал, увы, вполне вообразимый. Проиcшедшее не то чтобы перевернуло вверх дном все представления о том, как проводится московскими властями политика строительства в исторической части города, а как раз, наоборот, добавило в общую картину характерные детали. Продажа писательского музея едва ли не под снос выглядит абсурдом, но абсурдом привычным, даже уютным – совершенным воплощением развития центра столицы, вымечтанным московской мэрией. Во всяком случае, представить, что на месте, «где жил и работал Алексей Николаевич Толстой», в рекордно короткие сроки будет возведен тематический элитный комплекс «Золотой ключик» ни для кого не представляет никакого труда.
За последнее время в Москве отмечен, пожалуй, лишь один случай, когда историческое пространство удалось отстоять в относительной неприкосновенности – на Патриарших прудах не стали возводить в память Булгакова 12-метровый примус работы скульптора Рукавишникова. Да и то роль здесь сыграли не протесты "простых жителей" или знатных писателей и искусствоведов, а то, что примус показался кому-то из представителей РПЦ скульптурой, имеющей отношение к нечистой силе. Мнение церкви для мэрии уже давно весомее любых гражданских суждений вместе взятых, а потому примус устанавливать не стали, и уже развороченные Патриаршие пруды заворотили обратно.
То, что москвичам просто оставили любимые Патрики, кажется неслыханным подарком судьбы – за это можно простить даже вознесшуюся в непосредственной близости уродливую громадину элитного комплекса «Патриарх». Впрочем, возможно, в особых отношениях церкви и московских властей есть и другие малоосознаваемые плюсы. Ведь если б мэрия была чуть менее богомольной, страшно подумать, что осталось бы от старых церквушек при нынешних темпах осваивания площадей под строительство – места с учетом ограды они занимают исключительно много, причем крайне выгодного, доходности от них ноль, а использовались они в последние десятилетия, главным образом, под склады. Да и сейчас посещаемость большинства из церквей не намного превышает литературные музеи, подобные музею-квартире А.Н. Толстого.
Почему толстовскую квартиру все-таки не снесли, с ходу объяснить невозможно. Какая-то, видимо, вышла у них накладка, кто-то кому-то чего-то недоплатил, и в результате в "Вестях недели" образовался боевой репортаж с кающимися чиновниками. Зрелище это не слишком драматическое - возможно, поэтому корреспондент "Вестей" решил сочинить свою драму. В конце концов, Алексей Толстой не Мандельштам и не Булгаков, не гонимое, а обласканное дарование, любимый писатель Сталина, богач и эпикуреец - вона какую квартиру какой мебелью обставил: ездил по дворцам, скупая екатерининские люстры и павловские гарнитуры, потому как хорошо знал, что со временем они возрастут в цене. Но со временем - элегически замечает корреспондент - народились новые люди, которые тоже хотят хорошо, красиво кушать, а для этого надо снести дом, смести музей, наследие красного графа. Нет, он за музей, конечно, - как же иначе? - но он просто слышит поступь истории и телезрителям предлагает ее послушать.
Рассуждение корреспондента не только жлобское, но и неточное. Если б Алексей Толстой в самом деле вкладывался в мебель, то, доживи он до восьмидесяти лет, как многие его ровесники, стал бы нищ, как Иов: красные и карельские гарнитуры в начале 60-ых выкидывали на помойку, место ампирного стола на птичьих лапах занимал тогда гэдээровский стол о трех ногах. Но Алексей Толстой был менее всего расчетливый буржуй, он собирал по комиссионкам продаваемые там за копейки дворцовые предметы - в сущности, свой образ жизни, и в результате в центре сталинской Москвы возник барский дом в русском европейском вкусе. Писатель Алексей Толстой очень похож на свой дом-музей - такой же крупный, такой же барский в самом центре сталинской Москвы. Русская культура прошлого столетия во многом утрачена, но почему-то остался этот фрагмент, он до сих пор общедоступен, он овеществлен, его можно даже потрогать руками, купив билет при входе в музей.
При чем здесь - сначала хапнули одни, теперь хотят хапнуть другие, таковы законы истории и пр. пошлости корреспондента "Вестей"? В принципе, мэрия, выкорчевывая из центра Москвы один особняк за другим, рассуждает точно так же, только без деланой пассеистской меланхолии, а бодро, заразительно, с огоньком, с молодецким посвистом.
