В своей заметке о том, что с кандидатом в президенты Ходорковским все будет куда интереснее, нежели с кандидатом Чубайсом, г-н Храмчихин упускает из виду два важных нюанса.

Во-первых, при анализе рейтингов и шансов В. В. Путина и А. Б. Чубайса г-н Храмчихин допускает большой методологический плюрализм. Когда речь идет о рейтингах В. В. Путина, нам достаточно убедительно демонстрируют, что ставшие притчей во языцех 70% еще отнюдь не являются безусловным показанием к немедленному закрытию вопроса по принципу «Кто подобен рейтингу сему и кто может сравниться с ним?». При более углубленном анализе оказывается, что пресловутая цифра в 70%, будучи всего лишь суммарным показателем конформизма респондентов, отвечающих так, как по их мнению, это будет правильнее и приличнее, практического содержания не имеет. А если имеет, то разве в том смысле, что две трети сограждан (вероятно, даже и более) пассивно лояльны по отношению к верховной власти. Не считая себя внутренне обязанными к каким-либо формам действенной поддержки В. В. Путина (ср. отставку Е. М Примакова в мае 1999 г., когда удаление премьера, обладавшего почти что путинским 60% рейтингом, не вызвало никаких значимых форм общественного протеста и наглядно показало, что запредельное доверие носит весьма философический характер - «Бог дал, Бог и взял, а мое дело сторона»), граждане в то же время далеки от активных форм неприятия нынешней кремлевский политики, то есть не являются сторонниками лозунга «Банду Путина под суд!». Что мы и так без всяких рейтингов знаем.

Когда же речь идет об активной и сознательной готовности  что-то сделать для поддержки В. В. Путина и его политики (например, хотя бы оторвать зад от дивана и сходить на избирательный участок, где баллотируются персоны или партии, прямо и открытым текстом благословленные В. В. Путиным), фантастическая цифра тут же уменьшается вдвое, побуждая уже не к религиозному трепету, а к вполне практическим раздумьям о возможных коллизиях и комбинациях.

Произведеное г-ном Храмчихиным разоблачение социологических чудес и суеверий имеет большое воспитательное значение. Ибо цифрам свойственно гипнотизировать, и потому чары гипноза подобает разрушать. А «феномен путинского большинства» -- из того же разряда чародейно-конформистских феноменов, что и классический случай еще из советского времени, когда граждане согласно показали, что ходят в театр не реже раза в месяц (ибо это же культурно), но при этом столь же дружно затруднились назвать хотя бы один спектакль из виденных ими за последний год.

Беда лишь в том, что разоблачительная трезвость тут же изменяет г-ну Храмчихину, как только он от одного конформистского феномена переходит к другому - от Путина к Чубайсу. Доказав, что всеобщее приятие и поддержка Путина, якобы следующие из 70% - не более, чем миф, он сразу после этого по умолчанию принимает, что всеобщее неприятие Чубайса есть общеизвестный факт и тут бессмысленно даже и говорить о каких-либо перспективах - «Нет, конечно. Оставьте человека в покое, он кончился как политик». Один конформистский феномен тщательно препарируется и демифологизируется, другой полностью принимается на веру - ведь и так все ясно.

На самом деле все не столь ясно, ибо зримых свидетельств всеобщей ненависти к Чубайсу не так много и они не столь уж несомненны. Феномен социологической обратной связи, когда гражданам исправно докладают, что им свойственно недоверие к Чубайсу (resp.: доверие к Путину), граждане затем исправно отвечают, что им свойственно недоверие (resp.: доверие), и так vice versa, как правило, действует на монотонных этапах общественной жизни. Когда монотонность в силу тех или иных причин нарушается, такая обратная связь не обязательно, но довольно часто рвется. Ведь в ходе обратной связи человек вообще ни о чем не задумывается, а просто щелчок переходит из динамика в микрофон, затем из микрофона в динамик etc. Если же человек хоть о чем-то задумывается (что случается, например, при появлении новых вариантов выбора), динамик перестает быть единственным источником, влияющим на поведение микрофона. В этом смысле сама постановка вопроса «А почему бы и не Чубайса?» вовсе не является для всероссийского аллергена заведомо губительной - вполне может вдруг выясниться, что на самом деле никакой он не аллерген. Более того - только такой постановкой миф (если это миф) и ломается.

А к тому, что перед нами скорее всего миф, склоняет наблюдение над взаимоотношениями А. Б. Чубайса с прочими представителями верхнего класса. При всех наших социальных контрастах все же трудно допустить, что между поведением верхних и прочих слоев общества нет никакой корреляции вообще, что белое для одних - безусловно черное для других и наоборот. Но тогда следует обратить внимание на то, что истинно ярых ненавистников А. Б. Чубайса в верхнем классе совсем не так много. Г. А. Явлинский со своим адьютантом С. С. Митрохиным, да С. Ю. Глазьев с А. Н. Илларионовым в своем неприятии действительно неподдельны (как неподдельны и в своей недостаточной уравновешенности), но этим список искренних людей исчерпывается. Давний чубайсоборец Ю. М. Лужков, пребывающий с «Мосэнерго» в запутанных борениях, будет любить и ненавидеть кого угодно в зависимости от проблем, связанных с понравившимися ему сугубо конкретными объектами собственности. Изливаемая из телеящика ненависть молодежного активиста Д. О. Рогозина столь же казуальна - согласно расчетам активиста, призывами к посадке Чубайса можно добрать нужных голосов, ничего личного.  Собственно, и былые проклятия Г. А. Зюганова, ныне за новыми своими бедами благополучно забывшего о Чубайсе, тоже производили впечатление не рвущей душу ненависти (как у А. Н. Илларионова, например), а дежурных заклинаний. Стоит сличить нынешние речи Зюганова про едиотов и чекистов с былыми дежурными речами про Чубайса, чтобы почувствовать, когда оно идет из искреннего сердца, а когда так - по докучной обязанности.

На этом фоне достаточно благополучные отношения А. Б. Чубайса с остальной и безусловно преобладающей частью верхнего класса наводят на мысль, что при нормальном, а не истероидном разговоре (чем Чубайс по должности с этими представителями и занимается) никакой такой особенной аллергии не случается. Опыт публичных выступлений перед представителями иных классов тоже не является полностью обескураживающим. Хоть и не феномен чубайсовского большинства, но уж и никак не каинова печать. Безусловной безнадежности нет, а остальное зависит от интенсивности и качества работы с трудящимися, и ничего такого законы природы и общества не запрещают. Так что дело не в Чубайсе, а в том, что если любое начинание встречать чувством априорной безнадежности, тогда, естественно, из ничего и выйдет ничего, но тогда уже не на что и жаловаться.

Второе неудачное место суждений г-на Храмчихина, свидетельствующее, что основной пафос прочубайсовских выступлений оказался до него полностью недоходчив - это мысль о том, что «В качестве альтернативы тогда уже целесообразнее рассматривать Ходорковского… Тогда будет по-настоящему интересно, гораздо интереснее, чем в 96-м».

Вопрос о том, какой цели будет сообразнее рассматривать Ходорковского в качестве кандидата. Если цель единственно в том, чтобы было по-настоящему интересно, тогда г-н Храмчихин, безусловно, прав. Кандидатура, в принципе могущая объединить и леволибералов с общечеловеками, и поплетшихся у них на хвосте умеренных правых, и - для полного счастья - коммунистов, решивших блокироваться с кем угодно, - эта кандидатура теоретически может сработать на полный снос власти, и это будет, конечно же, интереснее, чем в 1996-м, ибо в истории нашей страны бывали годы и куда более занимательные. Например, 1917-й, охарактеризованный одним из героев повести А. П. Гайдара «Школа» как «веселое время» - ибо тогда сценарий полного сноса власти широчайшей лево-правой коалицией реализовался целиком и полностью.

С одной стороны, это моя вина в том, что мысль о глубокой неинтересности и нецелесообразности (это мягко говоря) такой альтернативы не была прописана мною в своей заметке с надлежащей четкостью. С другой стороны, вынужден процитировать свою оценку интересной альтернативы - «Начинаются совсем неприятные вещи, ибо дело идет к лживой поляризации, способной зараз уничтожить и понятие России, и понятие свободы… Если согласиться с тем, что выбор России "или прокуроры, или обер-воры, а третьего не дано", тогда Россия действительно проклятая страна, из которой можно только валить, и чем быстрей, тем лучше. Будь это на самом деле так, нам оставалось бы только сидеть и плакать на реках Вавилонских, но, прежде чем плакать, стоит озаботиться вопросом: точно ли это так, точно ли мы уже вообще не можем сделать в рамках проклятого "третьего не дано", точно ли эти рамки несокрушимы». Как еще четче сказать, что такая поляризация есть безумный соблазн, уже губивший Россию и могущий погубить ее вновь? Говорить по матушке, чтобы стало совсем уж доходчиво?

Сегодня мы стоим перед развилкой 2004 года: или интересные выборы с поляризацией, или неинтересные выборы без выбора, таящие в себе еще худшую грядущую поляризацию - ибо невыпущенный пар никуда не девается, а только поднимает общее давление. Идея была в том, что эту развилку, где обе дороги - хуже, в принципе можно обойти, выдвинув ту альтернативу, где государственничество не смотрится нарастающим лукомудием, а свобода - хищничеством и чужебесием. В принципе - потому что гарантию дает только страховой полис, потому что для этого надо много работать, потому что для этого, как минимум, надо выдвинуться надлежащему кандидату. Можно и вправду ничего этого не делать - найти самые убедительные резоны для неделания есть штука простейшая, - но тогда уже непонятно, зачем А. Б. Чубайсу было вообще идти в публичную политику. Имитационных политиков у нас так много, что добавка еще одного ничего не решает, да и никому не нужна.