О том, как 10 лет назад, 4 октября 1993 года, наши победили ненаших, духоподъёмно написал Александр Храмчихин. Дело известное и простое: «На излёте века//Взял и ниспроверг//Злого человека//Добрый человек;//Из гранатомёта//Шлёп его, козла - //Стало быть, добро-то//Посильнее зла». Конечно, наши – а какие ж ещё, если победили.
Тем, кто тогда, в октябре, сочувствовал этим самым плохим и ненашим, такая логика не оставляет места в нынешней жизни. Но таких как будто бы и нету: даже народно-патриотические оппозиционеры, которые при первых признаках пальбы разбежались, как тараканы, из Белого дома, оставив призванных ими под свои знамёна людей наедине с танками, в том же самом 93-м году все как один ринулись обратно в легальную политику, устроенную по новой конституции, как будто никто и не призывал народ к топору, а был просто-напросто «парламентский кризис». Нет, конечно, ритуальные заклинания о кровавых убийцах, расстрелявших народную революцию, ими и по сей день воспроизводятся с пунктуальностью заевшей пластинки, однако смысл этих заклинаний сегодня не более чем пиаровски-прикладной. В той, дооктябрьской России, ради которой призывали идти на смерть, не захотел оставаться никто – и в первую очередь сами её вожди.
Собственно, это и есть главная победа, которую российский президент одержал тогда, в 93-м. Не сам расстрел здания ВС – безусловно, мужественный и решительный, но для моральной победы совершенно недостаточный шаг, – а последовавшая сразу вслед за этим тотальная амнистия, которую Ельцин даровал белодомовским сидельцам, раз навсегда покончив с древней российской традицией изничтожения политических оппонентов. И – в отличие от путчистов 91-го, среди которых обнаружился-таки отказавшийся от амнистии и добившийся судебного оправдания генерал Варенников, среди «руцкистов» не нашлось никого, кто потребовал бы над собой гласного суда. Не говоря уже о том, чтобы, не смирившись с победой Ельцина, уходить в подполье и начинать гражданскую войну.
Что произошло? Почему та самая гражданская война, которой нас так пугали, умерла в самом своём зародыше, как только послышались звуки пальбы на улицах Москвы? Только ли потому, что весь ВС РФ коллективно струсил, а тех немногих, кто мог бы за ним пойти с самого начала, перестреляли в Останкино и на площади Свободной России? Только ли потому, что их общественная поддержка на самом деле была ничтожной? Думается, нет. Тем, кто ещё не потерял память, нет нужды напоминать, какой раскол прошёл по всему обществу в дни безвластия между 21 сентября и 4 октября. Как запросто могли столкнуться на улицах две равновеликие толпы – та, которая возле ВС, и та, которая возле Моссовета. Как колебались региональные лидеры, которым вдруг отказал их инстинкт чувствования источника высшей власти. Как дезертировала еринская милиция, уставшая две недели подряд лупить дубинками седых ветеранов войны, идейных советских интеллигентов среднего возраста и безмозглых пацанов – основной контингент белодомовского митинга. Как, наконец, долго шли в Москву войска.
Просто 5-го октября, когда на улицах Москвы ещё лежали трупы, страна осознала, что в ней наконец-то появилась власть, могущая казнить и миловать. Та, которая способна защитить и себя, и общественное спокойствие, не допустив войны между гражданами. И именно в тот момент президент Ельцин стал тем, кем и остался в истории – не лидером одной из политических группировок в расколотой стране, а «президентом всех россиян», проще говоря – демократическим монархом. Проснувшийся в людях – даже во вчерашних политических оппонентах президента Ельцина - «монархический инстинкт» или, если угодно, чувство гражданской лояльности и ответственности – и есть причина того, почему президент Ельцин так легко и триумфально победил многоголовую гидру парламента, доказав urbi et orbi своё моральное право на власть в России.
Без амнистии, без последовавшего сразу за событиями октября полного устранения деления на «наших» и «ненаших» (то есть – легитимации «ненаших» во вновь созданном политическом поле) такая победа была бы невозможна. Хотя именно это и имеет в виду Храмчихин, когда говорит о том, что «победой распорядились не лучшим образом». Да, Россия заплатила за это перманентно левой Думой, чередой политических кризисов 90-х, маргинализацией и вырождением «демократических сил»; но это – всё же не самая страшная цена за национальное единство. То самое, которое нацией было по-настоящему осмыслено много позже – когда за Путина пришли голосовать те, кто в 93-м стоял по разные стороны баррикад.
Раскол, породивший «чёрный октябрь», навсегда ушёл в прошлое. И когда-нибудь президенту Ельцину обязательно поставят памятник – и за спасительную жесткость, и за спасительное великодушие, невозможные одно без другого, но вместе – спасшие Россию. В этом смысле он, безусловно, победил тогда, в октябре – но одного гранатомёта для таких побед никогда не достаточно.
