С объявлением, что А.Б. Чубайс будет третьим (или, возможно, даже и первым) номером в списке СПС, естественно было ждать, что кризисный управляющий горячо возьмется за дело, и громкие предвыборные ходы не замедлят себя ждать. Они и не замедлили, но затронули довольно неожиданную тему. Сопредседатели СПС Б.Е. Немцов, И.М. Хакамада, А.Б. Чубайс и Е.Т. Гайдар помянули участников демонстрации, 25 мая 1968 года вышедших на Красную площадь протестовать против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию, и сообщили, что семеро протестовавших для них "всегда были и остаются непререкаемым моральным авторитетом". В знак благодарной признательности лидеры СПС произвели сбор средств для поддержки участников движения за права человека 60-80-х гг.
С самим заявлением сопредседателей СПС трудно не согласиться. Как по существу - заслуживает всяческого уважения человек, невзирая на опасность открыто высказывающий свою позицию, и вдвойне заслуживает, когда эта позиция справедлива, а губительность "братской помощи", очевидная еще и тогда, тем более очевидна сегодня, когда и доселе от нее тяжелая оскомина. Так и по нынешней ситуации - годовщина вызвала сильнейший всплеск ревизионизма, мнения в обществе по поводу той давней братской помощи разделились надвое, причем носители ревизионистских взглядов были довольно агрессивны в утверждении идеи о несомненном праве нашей страны прокатываться танками там, где она хочет. Более удачной игры в тон и лад самым пакостным восточноевропейским русофобам - "Вот видите! Вот видите! Вот они, русские!" - трудно было придумать, а истинным шедевром ревизионистской мысли было поздравление с 35-летием Нашей Победы. До сих пор считалось, что победу можно одержать только над тем, кто оказывает сопротивление, оккупация же страны, войска которой по приказу ее главнокомандующего заперты в казармах, победой считаться не может. Агитпроп Третьего Рейха, совсем не чуждый барабанности, все же не объявлял аншлюс Австрии и взятие под протекторат Богемии и Моравии великими победами. Напомнить в этой ситуации о простых вещах, имеющих смысл - о том, что Немезида дама суровая, наказывающая даже тех, кто в нее не верит; о том, что приличные люди не устраивают беспорядка в чужой стране, а блюдут порядок у себя дома - было и полезно, и уместно.
Но всякое дело легко обратить в неполезное и неуместное, что напористому Чубайсу тут же и удалось. В дополнение к официальному заявлению СПС А.Б. Чубайс присовокупил: "Ветераны-правозащитники должны быть приравнены к ветеранам войны. Потому что и те, и другие сражались за родину, по-настоящему рискуя собственной жизнью". Вероятно, Чубайс желал в своей фирменной жесткой манере соединить демократические и патриотические идеалы, но кроме жесткости бывают нужны еще ум и такт, а в данном случае они ему начисто отказали.
Во-первых, при всем уважении к участникам правозащитного движения невозможно уравнивать то, чем рисковали они, и то, чем рисковали участники войны. В политических лагерях брежневской эпохи умерли единицы и от таких тяжких болезней, которые, скорее всего, достали бы их и на воле. Из мужчин 1923 года рождения (т.е. принявших на себя главную тяжесть войны) выжило 3 процента. Это не равные потери и не равные страдания. В свое время достаточно большое неудовольствие было вызвано решением, приравнявшим работников тыловой промышленности к участникам войны. При всем уважении к подвигу тех, кто в каторжных условиях ковал оружие победы, граждане все же чувствовали разницу между тыловым голодом, холодом, тяжким трудом - и фронтовым адом, где на каждом шагу смерть или увечье и до победы суждено дожить столь немногим. В разбираемом нами случае разница в тяготах и страданиях сильнее на порядки, и трудно ожидать, чтобы граждане, сумевшие почувствовать более тонкую разницу, не увидели бы разницы, неизмеримо большей, разницы между тостом "За победу нашего безнадежного дела!" и словами "А коль придется в землю лечь, так это ж только раз". Когда такое отождествление скребет даже уважительную к правозащитникам аудиторию - чего ждать от неуважительной?
Во-вторых, налицо непонимание принципиальной разницы между солдатами, защищавшими родину от германского нашествия, и правозащитниками, выступавшими против грехов собственной родины. Последний случай неизмеримо более трагичен, ибо явленные тут сколь угодно высокие героизм и мужество - это все равно героизм и мужество гражданской войны. Она может быть сколь угодно вынужденной, неизбежной - но на гражданской войне наград не дают, потому что если на обыкновенной войне есть родина, есть неприятель и есть линия фронта, их разделяющая, то на гражданской войне этой линии фронта нет, а есть разделенная родина. Сражающийся на этой войне - пусть за сколь угодно правое дело и против дела самого неправого - все равно обречен, целясь в коммунизм, попадать в Россию, и не потому, что участник этой войны такой плохой, не потому, что целиться в коммунизм не надо, а потому что такова имманентная природа этой войны, на которой не приходится рассчитывать на ордена за доблесть. Солдат этой войны - в неизмеримо большей степени навоз истории, чем солдат войны с внешним врагом, а те, кто чокались за победу нашего безнадежного дела, не понимали, что дело куда безнадежнее, чем им тогда казалось, и что самая страшная безнадежность настанет именно после победы, ибо в гражданской войне победа над врагом всегда неотделима от победы над страной.
Лучшей признательностью ветеранам правозащитного движения было бы именно осознание всей трагичности их судьбы, судьбы победителя, не имеющего права на лавры. Тяжко и жестоко? - да, тяжко, да, жестоко, но не напомнить ли, как выглядит победитель в гражданской войне, победными лаврами увенчанный?
Непонимающим же сравнением разных войн, по сути своей несравнимых, можно лишь поставить и себя, и ветеранов-правозащитников в недопустимо ложное положение, что А.Б. Чубайсу в полной мере и удалось.
