Сегодня на стол Тони Блэру легло письмо от двадцати шести лидеров британского делового сообщества с призывом сменить фунт на евро, причем как можно скорее. Подписанты – руководители крупнейших транснациональных корпораций, баланс любой из которых похож на счастливый сон Алексея Кудрина. Эти двадцать шесть автографов стоят целого референдума. Однако вряд ли им удастся поколебать позицию мистера Гордона Брауна (британского коллеги Алексея Леонидовича), который должен в ближайшие дни заявить о решении Казначейства Соединенного Королевства по поводу валюты. «Пять экономических условий», которые британский Минфин считает необходимыми для присоединения, нельзя считать выполненными. Фунт стерлингов еще не готов уйти в прошлое.
Аргументы в пользу евро довольно очевидны. Как выразился один из главных английских евролоббистов Саймон Бакби, «мы всегда были торговым народом, от этого зависит наш успех, наше процветание». Соратники Бакби пугают цифрами: мол, пока не было евро, на долю Британии приходилось под тридцать процентов европейских прямых инвестиций, а в прошлом году – всего пять! При этом, правда, не обошлось без некоторой подтасовки: сравнивают усредненный показатель за двадцать лет с прогнозом на 2002 год; но по сути они все же правы. Внешняя торговля и инвестиции – действительно сильный аргумент в пользу интергации: куда легче торговать и вкладывать, когда не нужно беспрестанно оглядываться на скачки валютного курса. А уж международным компаниям это и подавно облегчит жизнь.
Однако аргументы против евро, хотя и не столь очевидные, могут в будущем оказаться не менее важными. Дело в том, что любой стране время от времени бывает нужна инфляция. Когда по той или иной причине дела в экономике идут плохо, курс национальной валюты начинает падать. Это огорчает покупателей, поскольку внутри страны цены повышаются, зато радует экспортеров, потому что цена их продукции в переводе на валюту покупателя снижается, а следовательно, их продажи растут. Предприятия-экспортеры тянут за собой партнеров внутри страны, и экономика мало-помалу идет на поправку. После 1998 мы имели возможность наблюдать этот эффект у себя дома.
Точно так же может поступать и Европа – когда трудности касаются всех стран, использующих евро. Куда хуже, если «болезнь» не заразна и одно из государств страдает в одиночку. В этом случае обрушивать курс евро недопустимо, ведь под удар попадут «здоровые». При этом для правительства «неблагополучной» страны существует непреодолимый соблазн увеличить госрасходы: национальная экономика скажет спасибо, а наказание в виде слабого евро падет на соседей. Именно это мы видим последние два года в Германии, которая оказалась не способна удержать свой бюджетный дефицит в пределах трех процентов ВВП, дозволенных партнерами по еврозоне. Плохо всем: немцы не могут самостоятельно прибегнуть к инфляционному «кровопусканию», а остальные вынуждены нести бремя немецких неприятностей.
Аналогичной ситуации боятся и англичане. В Британии все по-прежнему по-другому, чем на материке: рост цен на нефть для нее скорее благо, чем зло; торговый обмен с США больше, чем с Германией; законодательство не вяжется с континентальной системой; рынок недвижимости основан на плавающих, а не на фиксированных ипотечных выплатах; ценные бумаги торгуются в Лондонской бирже, а не на единой Франкфуртско-Парижской площадке; а телефонные будки до сих пор красят в красный цвет. Все у них по-своему, все не по-людски. Поэтому совершенно ясно, что случись что в мировой экономике, Соединенное Королевство будет реагировать на потрясения не так, как другие европейцы. А значит, первое условие мистера Брауна – «сближение» - не выполнено.
То же самое можно сказать и о втором условии – «гибкости». Дело в том, что когда инфляция в отдельно взятой стране невозможна, единственный способ выбраться из рецессии – отправить оставшихся без работы людей трудиться у более благополучных соседей. Этот метод неплохо работает в США: если где-нибудь в Монтане закрывается завод, люди просто перебираются туда, где строится новый, даже если он в Вирджинии. Однако в Европе рассчитывать на это не стоит. Дело в том, что, скажем, итальянцы не пьют джина, не говорят по-английски и на дух не переносят овсянку. Поэтому они скорее уедут в Маленькую Италию, штат Нью-Йорк, чем в Манчестер.
Понятно, что лондонцы еще нескоро перейдут с маффинов на круассаны, и проблемы сближения и гибкости не будут кардинально решены в ближайшее время. А значит, выполнения условий №3, №4 и №5 (долгосрочное положительное воздействие евро на занятость, инвестиции и финансовый рынок) тоже нельзя гарантировать. Но бесконечно оттягивать вступление в еврозону, сопротивляясь и давлению международных акул капитализма, и объективным потребностям экономики во вливаниях, у Англии не получится. Рано или поздно фунт стерлингов проследует в Лету, вдогонку фартингу и гинее. Однако к тому времени, когда это произойдет, евро может превратиться в еще большую ловушку, чем сейчас.
Евро – своего рода противоположность Евросоюзу. Вступление той или иной страны в Евросоюз зависит от его нынешних членов. Странам-кандидатам до сих пор и в голову не приходило отказываться от такого лакомого куска, ведь вступление открывает для них гигантский рынок сбыта и инвестиций , не говоря уже о различных субсидиях и вспомоществованиях. Самому Евросоюзу это дает возможность давить на руководство стран-кандидатов, требуя от Турции – не пускать американцев на свои базы, от Кипра – объединиться, от Польши – умерить восторги по поводу Ирака, и так далее.
Совершенно иначе выглядит ситуация с присоединением к еврозоне. Известно, что ограничить доступ к общей валюте практически невозможно. Даже если объявить евро эксклюзивной торговой маркой ЕС, ничто не помешает любому Свазиленду привязать к нему курс своей валюты, а это экономически мало отличается от перехода на общеевропейские деньги. К сегоднящнему дню на евро уже без лишнего шума перешли Черногория и Косово, которых в этот элитный клуб, казалось бы, никто не звал. Очевидно, что если в Западной Европе не произойдет масштабного экономического краха, то к монетарному союзу будут присоединяться все новые восточные (а возможно, и южные) соседи. Таким образом, структура будет все более громоздкой и разношерстной, а риск асинхронных кризисов будет расти.
Опасность такого положения дел продемонстрировал азиатский обвал 1997 года. Тогда все началось с дефолта в Таиланде, где местный бат был в течение нескольких лет прочно привязан к доллару. Хотя тайская экономика пренебрежимо мала по сравнению с американской, в конечном счете весь долларовый мир был ощутимо затронут распространившейся волной банкротств. В еврозоне – да и вообще нигде – нет экономики такого масштаба, как Штаты, способной амортизировать любой удар извне. К чему могут привести аналогичные потрясения в децентрализованном – то есть, по сути, неуправляемом – европейском монетарном союзе, God only knows.