Политический аутизм: анамнез

Все снова здорово. Депутаты российской Думы на этой неделе успели принять закон о русском языке, ознакомиться с новой серией присланных из президентских структур поправок к закону о гарантиях избирательных прав, которые им предстоит проштамповать вскорости, и съездить на полигон Таманской дивизии, чтобы пострелять из разного оружия. Газеты подробно освещали эти события под рубрикой рутинного думского маразма. Точно так же, как они это освещали пять лет назад.

О бессмысленности, некорректности и, главное - практической неисполнимости норм закона о русском языке сказано уже так много, что не стоит труда повторяться. Тем более не стоит труда, что сами депутаты, голосовавшие за закон, в качестве не- обделенных здравым смыслом обывателей прекрасно сознают его неисполнимость и малоупотребимость. Но –  noblesse oblige: если ты депутат, ты должен выглядеть немножечко идиотом. Не то чтобы в прямом смысле умственно отсталым, но носителем явных признаков своеобразного политического аутизма. То есть человеком, существующим и рассуждающим как бы перпендикулярно житейскому здравому смыслу и социальному узусу.

Наиболее распространенное и поверхностное объяснение оного творческого идиотизма сводится к тому, что все это нравится телеэлекторату. Ему, мол, маловменяемому и тупому, приятно, когда депутаты, скажем, демонстрируют патриотизм и положительность намерений, запрещая заимствования и бранные слова, несмотря на то, что и то, и другое составляет естественную среду его, телеэлектората, существования. Таков, дескать, Он.

Но не все так просто.

Хорошо организованный беспорядок

Поправки к закону о гарантиях избирательных прав, разработанные в недрах ЦИК и посланные в Думу от имени президентской администрации, столь же положительны в своих интенциях и столь же перпендикулярны жизни. В них трактуется то, что в предвыборный период журналисты должны объективно освещать деятельность всех соискателей мандатов, а проявленное сочувствие должно быть всегда оплачено из избирательного фонда соответствующего кандидата или партии. Поправки являются, таким образом, логическим продолжением атлантических усилий г-на Вешнякова по обеспечению прозрачности выборов и борьбе со злоупотреблениями свободой в виде черных пиаров, серых схем и грязных технологий.

То обстоятельство, что требование «объективности» журналиста совершенно не относится к законодательным нормам, а является лишь одним из принятых стандартов и никак не может быть предметом законодательного регулирования, равно как хороший стиль у писателя или хорошая дикция у актера, мы даже обсуждать не будем. Укажем лишь, что поправки, кроме всего прочего, прямо нарушают «гарантии избирательных прав», ограничивая, в частности, свободу высказывания политических мнений. Равно как и то, что опираются они на презумпцию виновности – на предположение, что любая пристрастность – проплачена. А потому к праву, опять же, имеют крайне двусмысленное отношение.

Но дело даже не в этом. И депутаты, которые проштампуют поправки, и разработавшие их члены избиркома, и политтехнологи с пиарщиками прекрасно понимают, что в качестве законодательной нормы, определяющей правила для участников избирательного процесса, поправки решительно не имеют никакого смысла. Они есть такая же демонстрация благонамеренной нормы, как лингвистический патриотизм в предыдущем случае. Нормы, которая не приложима к жизни, а призвана влачить отдельное от нее, призрачное существование.

Впрочем, журналисты, эксперты и комментаторы не затруднились в данном случае вопросом, зачем эти поправки нужны. Так как их нормы технологически не исполнимы, то избирком получит свободу по своему усмотрению замечать или не замечать нарушения и делать или не делать оргвыводы. Иными словами, получит еще одну игрушку в дополнение к тем, которыми он жонглировал на выборах предыдущих лет.

Дело здесь не в специальной злонамеренности даже избиркома (в которой, впрочем, также сомневаться не приходится), а - в принципе. Если у вас законодательство перпендикулярно принятому порядку вещей и является источником тотального конфликта нормы общеупотребительной и писаной, то между законом и гражданами необходимо возникает посредник – государственная бюрократия. То есть регулирующие, контролирующие, применяющие и рассматривающие органы, выполняющие сакральную функцию посредничества между перпендикулярным и житейским порядками. Бюрократия – это всегда тщательно организованный беспорядок.

Абсурд как вид побора

Еще один депутатский этюд недели – поездка на стрельбища - может показаться и вовсе цирковой белибердой. По свидетельствам журналистов, охотно поигравшись с различными стреляющими приспособлениями, депутаты заселили в офицерской столовой для гостей, пребывая в состоянии столь хорошо знакомого русскому сердцу радостного зимнего возбуждения. Казалось бы - ну и Бог с ним.

Ан нет. Вся депутатская вылазка была официально поименована «военными сборами», т.е. призвана продемонстрировать, что сами депутаты не манкируют возрожденным при их непосредственном участии нелепым советским институтом. И таким образом способствовать укоренению этого атавизма в качестве одного из элементов уклада современной российской государственной жизни.

Иными словами, депутатский выпивон с тиром был устроен для того именно, чтобы военные имели впоследствии полное право дергать добропорядочных, зарабатывающих хлеб насущный граждан по всей России, увозить из дома и без всяких там уже стрельб погружать на две недели в атмосферу собственного бессмысленного существования, дурной еды и античеловеческого распорядка.

Впрочем, новая институция также выглядит учреждением столь бессмысленным и архаическим, столь перпендикулярным реальной жизни, что практический русский ум безошибочно опознает в ней «очередную туфту», т.е. заведомо вредную норму, нейтрализация которой требует известных штатных организационных и материальных затрат. Хочешь оградить себя от абсурда - заплати. Так что результатом депутатского выпивона, на самом деле, станет еще один выборочный побор мирного населения.

Бюрократический круговорот

Всю первую половину срока нынешней Думы ответственные товарищи в Кремле формировали в ней устойчивое президентское большинство. Меняли коммунистов на комитеты, законопроекты на аппараты, сливались с «Отечеством», рассаживали координаторов. Ну, и просто материально заинтересовывали потенциальных правых консерваторов среди депутатов, не открывших в себе самостоятельно таковых потенций.

Предполагалось, что искомое большинство станет одновременно и машиной для голосования, и группой поддержки консервативно-государственнического тренда, и презентацией народной популярности Путина В.В., и механизмом непубличного согласования интересов, и рычагом мягкого давления на правительство. Короче, партией нового типа. Бюрократическим механизмом реализации добрых намерений. На протесты старорежимных демократов, что, мол, таких партий не бывает, партийные архитекторы только улыбались снисходительно: отсталые люди.

Теперь в Кремле пожимают плечами: мол, откуда все это? Нервничают: впереди выборы. Говорят, мол, хорошо бы вместо этого всего теперь настоящую право-консервативную партию, свежую кровь. Чтобы прежде всего была партией идей. Партией влияния. Ну, и, может, потом, после выборов, немного все же – группой поддержки, презентацией, механизмом и рычагом. В русле тех же добрых намерений.