В последнем парфеновском «Намедни» был показан сюжет про жирующую Москву и несчастную провинцию. Провинциальную журналистку водили по ярко освещенным улицам тщеславного мегаполиса. Журналистка-провинциалка дивилась на супер-унитазы с подогревом и нервно кривилась от неприятного запаха устриц, пересчитывала стоимость суток номера люкс в «Балчуг-Кемпински» на зарплату сотрудника электростанции родного города. Детали, для кого-то комичные, для кого-то обидные, уверенно подводили нас к главному месаджу: «Москва жирует, провинция пухнет с голоду».

В общем, все, казалось бы, правильно. Именно к такому ходу сюжета «Москва и вся остальная Россия» нас годами приучили не только журналистские штампы, но и кухонные разговоры дома, рассказы заезжих из Питера или Нижнего гостей и даже анекдоты – в которых Москва, совсем как Нью-Йорк в американских байках, - не «сердце родины», а странный, населенный непонятными существами остров близ атлантического побережья Соединенных Штатов. Некоторые остряки начали даже пародировать «особенный московский выговор», тот самый, с растянутой гласной "а": «Ма-а-сква». Любой специалист-филолог скажет, что в нынешней, давно ставшей гигантским плавильным котлом Москве, никакого «особого говора» нет, но нужно же выдумать что-то особенное – ведь Москва, как известно, не Россия до такой степени, что даже язык там хоть и русский, но в то же время и не совсем.

Уже многие годы слово «миф» волею судеб стало главенствующим в лексиконе авторов, пишущих на широкие гуманитарные темы. Слово «миф», как слова «дискурс» и «контекст», торчит отовсюду, к месту и нет, и иногда думаешь, не пора ли бы ввести на него запрет. На самом деле, любой «гуманитарный миф» (пушкинский ли, советский или имперский российский) – это, помимо всего прочего, еще и занятная игрушка для умных. Леонид Парфенов в свое время прославился как раз тем, что сумел, оставаясь в рамках, почти безупречных по части стиля, обыгрывать главные русские мифы так, что на выходе у всех оставалось ощущение, будто увиденное – не просто красивый и пронзительно дилетантский разговор ни о чем, а что-то вполне себе «вечное». Как это ни печально, но воскресный сюжет стал всего лишь пародией на это блестящее ноу-хау российской журналистики минувшего десятилетия. Лошак – не Парфенов, и получилось у него не ярко и талантливо, а топорно и комично, более того – часто вообще оскорбительно – и для провинции, и для москвичей.

Кто бы спорил - в Москве денег больше, а зарплаты, как правило, выше, но неужели где-нибудь под Норильском, в глубинной потанинской вотчине, или в Ямало-Ненецком округе, под сенью газпромовских труб, не найти иных свидетельств непривычной для нас всех роскоши. Помню, подростком в Питере я все никак не мог понять, как же на самом деле выглядит пресловутый «шестисотый» из анекдотов. Вскоре детское любопытство было вознаграждено – «Мерседес» я увидел, не в Питере, не в Москве, а на школьной каникулярной экскурсии – в депрессивном и безработном Иваново.

В сюжете Андрея Лошака была применена старая как мир схема медийной сказки, где все тона выдержаны прямо-таки до кислотной яркости. Даже главные персонажи сюжета работают, что называется, на диссонансе: он - двадцатипятилетний модно подстриженный столичный юноша в красивом шарфе, она – провинциальная тетка возраста, близкого к пенсионному, в китайском пуховичке с вещевого рынка. Можно предположить, что и сам маршрут московских передвижений пары Лошак-Кубышкина появился тоже не в результате экспромта: вначале заглянули в «Армани», потом в автосалон престижнейших автомобилей марки «Бентли», потом в какой-то магазин с устрицами только что из Парижа, а под конец в дорогущий супермаркет французской сети «Ашан». В завершение материала журналист Лошак сказал, что реакция его коллеги на московскую роскошь и изобилие была, в общем-то, предсказуема с самого начала, а сами мы, москвичи - «хотели посмотреть на себя со стороны – вот и получили». Все – сказка заканчивается, финальная точка поставлена, мораль присутствует, хоть и не формулируется точно, занавес падает, журналистка Кубышкина уныло возвращается в свой замерзающий от нехватки электричества город, репортер Лошак остается в роскошествующей Москве. Можно предположить, что у большинства не возникнет никаких вопросов. Еще бы, Москва богаче, это все знают!

Зачем, скажите, надо было водить провинциальную гостью именно этим, нарочито недоступным, как из анекдота про красный пиджак, именно что сказочным маршрутом? Бентли, Армани, Ашан – это что, «наша Москва»? Автор этой заметки не может, к счастью, пожаловаться на нищету, да и любой москвич в здравом уме поймет, что клиентура у посещенных журналистами заведений, конечно же, есть, но она минимальна в сравнении с громадным большинством жителей российской столицы. Пытаться понять, какого рода логика стояла за действиями журналистов «Намедни», занятие неблагодарное. Не исключено, конечно, что Лошак на голубом глазу повел гостью столицы как раз «по своей Москве». В таком случае, не будем завидовать, а лишь порадуемся за талантливых и работящих журналистов команды Парфенова, столь уютно устроившихся под крылом государственного концерна «Газпром». Быть может, дело в самом Парфенове, которым, будто бальзаковским Люсьеном, овладело ностальгическое чувство. И он сам вспомнил, как когда-то, много лет назад он впервые приехал в столицу, и все на широких московских просторах казалось ему блестящим и недоступно холодным.

В том, что один сюжет в еженедельной программе "Намедни" вышел аляповатой халтурой, нет, наверное, ничего смертельного. В конце концов, в шоу-бизнесе без лжи – никуда, а сам Парфенов всегда работал в жанре, в котором от журналистики столько же, сколько от анекдота, где все характеры выписаны так, что зашкаливает. Парфенову нужно выдавать стильную картинку, делать программу так, чтоб было «красиво», ведь именно этот критерий был для него всегда самым важным. Представим, что Ольгу Кубышкину привели бы не в «Ашан», а в стандартный микрорайонный универсам – чему бы она там поражалась? Свежей говядине и буханкам хлеба? Красной икре по 100 рублей за сто грамм, изобилию йогуртов и колбасных сортов? Думаем, у нее дома в общем похоже – может быть, чуть подешевле и менее разнообразно. Потрясаться не было бы никакого повода. У населения денег меньше – но и тут порядки разницы, наверное, все-таки не десятизначные.

Сила мифа велика есть, и нам упорно рассказывают, что у нас две страны: одна – маленькая, но заграбаставшая себе все, что причиталось большой, другая – большая, но вынужденная питаться объедками этой маленькой. Москва это мерзкий нарыв на чистом теле России. В результате, вполне здравый москвич задает вопрос: «А разве в провинции продается Хэд-н-Шолдерс? Это же только для Москвы реклама…», а приехавший в столицу провинциал безмерно удивлен тому, что люди на улицах почему-то похожи на людей.

Журналистам нужно, чтобы было красиво и ярко – в результате, миф наслаивается на миф, граждане и элита слышат то, что готовились услышать, и правда оказывается погребенной под горой анекдотов самого разного свойства. Сюжет с «богатой Москвой и нищей Россией», что примечательно, уже давно перестал быть сказкой русской народной, западные издания, от претенциозной The Times до легковесного парижского гламура, тоже пестрят рассказами о московских казино и давно остывших электростанциях Урала или Сибири.

В принципе, тут все понятно – журналисты пишут так, как им легче писать. Зачем лезть в скучную статистику, путаться, излагать унылую правду, если можно предсказуемо поразить и смотать удочки. Между тем, сама Россия страшно страдает от такого сценария, ставшего из-за лени и страсти к балаганным эффектам единственно легитимным. Провинция чувствует себя обворованной бедной родственницей в сенях, жалкой полуприслугой, тихо ненавидит столичных и не верит никому и ничему, что бы ни исходило с берегов Москва-реки – ни власти, ни бизнесу, вообще никому. В Москве, в свою очередь, удивляются и недоумевают собственному негаданному богатству (у кого-то на этой почве, должно быть, уже возник комплекс неполноценности). О том, что мы имеем на выходе, речь была выше: единой России нет, а есть два фантома, существующих, будто слова в каком-то недописанном сложноустроенном предложении. На самом деле столица и провинция, модный юноша в шарфе и предпенсионная дама в пуховике не просто обитают в одном мире и говорят на одном языке, а даже движутся к одной цели - оба хотят жить нормально. И понимают эту нормальность, в сущности, одинаково. Предложение дописано, и смысл ясен, слова мирно стоят рядом, запятые расставлены, согласно грамматике, единой для всех и уныло бесспорной. Красоты никакой - одна проблема.