Любая давно идущая война требует от ее участников доказательств права на дальнейшее развитие. Оперировать при этом такими категориями, как Россия и Чечня, Ингушетия и Северная Осетия, Грузия и Абхазия бывает вполне бессодержательно. Большие стратегические обстоятельства порой менее значимы, чем малые тактические. Те, кто бывал в последнее время в Тбилиси, наверняка знают, что, как только в город привозят керосин, тут же начинаются серьезные перебои со светом. У Шеварднадзе есть сын, который занимается продажей нефтепродуктов, в том числе поставками керосина в столицу. Понятно, что любой бизнес нуждается в периодическом  стимулировании, тем более, если это бизнес сына президента.

Не было в начале 90–х ни России, ни, тем более, Чечни – было одно большое «постсоветское пространство». А у «пространства» нет политики, там копошатся какие то люди, со своими разноплановыми интересами, много воруют и потому много воюют. Как в детской сказке: «А за рекой жили мастера, брали недорого, работали быстро, и ничего не получалось». Однако рано или поздно «пространства» превращаются в государства, с потерей части территории или без таковой. У России помимо герба, флага и гимна складывается четвертый атрибут государственности – власть. Только власть, в отличие от «говорящих голов», берет на себя ответственность не только и не столько за слова, но и за действия.

В 2002 году на российском Кавказе прошли выборы, которые частично поменяли уже ставшую привычной за 10 лет структуру власти в этом регионе. Показательны выборы в Ингушетии, где после избрания Мурата Зязикова премьер–министром республики назначен русский - Виктор Алексенцев. Собственно, сам факт относительно спокойной смены власти на Кавказе уже замечателен. Более того, 11 октября текущего года было подписано соглашение между Республикой Северная Осетия - Алания и Республикой Ингушетия о развитии сотрудничества и добрососедства, которое фактически подвело черту под длительным междоусобным конфликтом. Так или иначе, но этот процесс уже не описывается формулой "воюют - воруют". 

В то же время пока нельзя говорить о переоценке Кавказом самой роли власти, которая так или иначе, но происходит в России. Кавказские республики сегодня с интересом наблюдают за тем, «вбомбят» ли Чечню в каменный век, или просят помощи от чеченских боевиков, при этом, в лучшем случае, сохраняя в отношении Чечни гробовое молчание, в худшем – прозрачно намекая на возможные переговоры с теми, от кого просят защиты. На Кавказе дискуссии, как правило, заканчиваются дракой, где количество взаимных претензий растет пропорционально количеству жертв. Поэтому выражение позиции должно быть равнозначно демонстрации силы, как в случае с соглашением между Северной Осетией и Ингушетией.

В ближайшее время в Чечне пройдет референдум по проекту Конституции, а затем и выборы главы Республики. Формально, политическая повестка конфликта на этом будет исчерпана. Чтобы это произошло, необходима моральная легитимация новой Конституции. Для этого явно недостаточно письменного обращения «московских чеченцев» к Президенту. Путин уже и так озвучил, чем должна заниматься федеральная бюрократия в Республике - формированием дееспособных структур исполнительной власти. По сути, речь идет о восстановлении базовых функций, присущих любой общности людей, а именно: безопасности, образования, здравоохранения. В то же время, еще год назад, подобные заявления не имели бы ничего общего с реальностью. Республика Ингушетия регулярно демонстрировала «страдания временно перемещенных лиц» в Карабулаке и одновременно являлась своего рода офшорной зоной для разного рода «полевых командиров», торгующих рабами, нелегально произведенным алкоголем и нефтепродуктами.

Вправе ли мы вешать ответственность за это только на Москву? Если бы Россия осталась правопреемницей СССР в буквальном смысле – тогда да. Но и методы работы были бы абсолютно другими: временно перемещенные лица традиционно переместились бы поближе к Полярному кругу, а чеченцев и ингушей слили бы в один братский народ. Но в том то и дело, что «специфика» этнического менталитета, рассуждения о гордости, справедливости и стремлении к свободе предполагают еще способность договариваться и брать на себя ответственность за выполнение взаимных обязательств. Москва, как федеральный центр, выполнила и выполняет свои обязательства: прошли выборы, благодаря которым созданы хотя бы минимальные предпосылки для формирования новых, не военных принципов взаимного сосуществования на Кавказе. Сейчас готовится референдум по чеченской Конституции, за которым последуют выборы главы Республики, создается республиканское МВД, комплектующееся из этнических чеченцев.

Однако федеральный центр никогда не сможет, да и не должен брать на себя ответственность, назначая «плохих» и «хороших» в многочисленных горских разборках. Новоизбранным руководителям Кавказских республик следовало бы эту ответственность взять на себя. Недавнее соглашение между Северной Осетией и Ингушетией действительно сработало, потому что явилось демонстрацией силы властей обеих республик. Думаю, сегодня целесообразно вести речь о необходимости Кавказского пакта или Кавказской хартии, в которой избранные лидеры изложили бы общность своей позиции в отношении борьбы с этнической и религиозной нетерпимостью, террором и преступностью, принципы взаимного сосуществования, единство целей народов, веками проживающих на этой территории.

Подписанный документ, открытый для будущего главы Чечни, представляется целесообразным по нескольким причинам. Во – первых, Москва не слышит обратной связи в отношении своих действий на Кавказе, за исключением «открытых писем», да еще на фоне постоянной террористической угрозы. В такой ситуации естественным желанием федеральных властей всегда будет стремление удержать мнимую стабильность за счет мощного военного присутствия и в надежде, что все решится когда–нибудь и как-нибудь. Во – вторых, включение мировым сообществом в списки запрещенных организаций некоторых ичкерийских формирований это, конечно, дело хорошее. Но, тем не менее, «неформальный» кавказский договор в отношении тех же личностей, помог бы сделать их труд «несовместимым с жизнью». Это как кровная месть, только не родовая. И в – третьих, Ичкерия, начиная с Дудаева, пользуясь войной, долгое время предпочитала «общаться» с Москвой напрямую: через шантаж, Хасавюрт, поход на Дагестан, террор. Хотя еще десять лет назад Москва для чеченцев была тем же, что Чечня для Москвы – местом на карте. Отношения с соседями были гораздо важнее. Собственно, «встраивание» Чечни в мирную жизнь означает и принятие «правил общежития» со своими соседями, отношения с которыми итак изрядно испорчены. А  значит, эти правила должны быть сформулированы заново. Вряд ли у Кавказа есть желание стать изгоем, вечным объектом контртеррористической операции по милости «29 дивизии Мовсара Бараева» или какого-нибудь «верховного военного эмира». В конце концов, даже Афганистан заскучал по телевизорам.

Иными словами, России крайне необходимо признание остальными «соратниками по борьбе с мировым злом» чеченского терроризма. Но не меньше, а может и больше, требуется такое же признание от Кавказских республик. Это своего рода тест на готовность к взаимному сосуществованию, доказательство своей дееспособности. Собственно, только это и дает право на власть.