Дело Буданова принимает все более сюрреалистический и все более отвратительный характер. И уже очевидно, что из этой ситуации нет никакого хоть сколько-нибудь приемлемого выхода.
160-й танковый полк (место постоянной дислокации — Гусиноозерск, Бурятия, бывший Забайкальский, ныне Сибирский военный округ), которым командовал Буданов на момент убийства Кунгаевой, — одно из наиболее боеспособных подразделений Российской армии. Можно даже сказать иначе — это вообще одно из очень немногих боеспособных подразделений сухопутных войск. Что больше нравится общественности (неважно, “прогрессивной” или “патриотической”): что этим подразделением командовал уголовник или что им командовал сумасшедший? А ведь других вариантов не предлагается. Можно ли еще сильнее дискредитировать ВС РФ вообще и группировку в Чечне в частности?
Как известно, более 70% жителей РФ по всем опросам общественного мнения поддерживают Буданова, а в силовых структурах поддержка превышает 90%. Теперь представим себе ситуацию: командир 160-го танкового полка (Буданов, Иванов, Рабинович — не имеет значения) у себя в Гусиноозерске похитил и задушил 18-летнюю девушку (русскую, бурятку, чеченку, еврейку, китаянку — также не имеет значения). Можно не сомневаться — не менее 90% населения считало бы его подонком, а в силовых структурах — все 99% (корпорацию опозорил). И ничего удивительного в этом нет. Население прекрасно понимает то, чего никак не хочет (или не может?) понять власть — нельзя человека, совершившего преступление на войне, в условиях боевых действий, судить по законам мирного времени.
После мая 1945 г. в нашей стране войну перестали считать войной. В корейской, вьетнамской, арабо-израильских, различных африканских войнах участвовали сотни и тысячи советских военнослужащих, но участниками боевых действий Советская власть их не признавала. Через Афганистан прошло более полумиллиона солдат и офицеров, но и эта война войной официально как бы не была. В новой России советская практика осталась без изменений: Чечня есть, а войны нет. Придумываются разные интересные эвфемизмы — восстановление конституционного порядка, контртеррористическая операция и т.д. Под всеми этими определениями нет юридических основ. Дело Буданова является наиболее “ярким и выпуклым” олицетворением этого абсурда.
В любой стране наказания за воинские преступления — более жесткие, чем за “мирные”. В целом ряде европейских стран предусматривается введение смертной казни в военное время. Соответственно, если бы Буданова судил военный трибунал, он наверняка получил бы “вышку” или пожизненное заключение. И почти никто не возражал бы. Особенно если дело не превращалось бы в омерзительный общероссийский трагифарс, а осталось внутри Чечни, т.е. о нем знали бы только местные жители и военнослужащие группировки. Признайте полковника военным преступником — и армия это примет. Но не делайте из него банального уголовника. Это оскорбление армии. Буданов преступник, но он не уголовник.
У чеченских событий с 1994 г. есть вполне четкое определение — подавление вооруженного мятежа. Под таким определением есть юридическое обоснование, при этом очень неприятное слово “война” можно не употреблять официально. Однако российская власть никак не может признать данный факт (причины этого, видимо, лежат в области психологии, других разумных объяснений найти невозможно). И в результате загнала себя в безнадежный тупик.
