Реакция Кремля на предложение вернуть статую Дзержинского заставила себя ждать. Но после нескольких дней мучительных треволнений она воспоследовала, обретя форму интервью замглавы президентской администрации Владислава Суркова.
Сказал он следующее: «Эта проблема носит не столько архитектурный или идеологический, сколько этический характер. Нужно быть предельно аккуратными с символами прошлого. Сегодня одни призывают восстановить памятник Дзержинскому, завтра другие потребуют вынести тело Ленина из Мавзолея. И то, и другое одинаково несвоевременно и неприемлемо для значительной части граждан нашей страны. Такие действия требуют осторожного и взвешенного подхода. Ни в коем случае нельзя оскорблять чувства и память людей».
Итак, этика требует оставить все как есть. К слову сказать, требования вынести тело Ленина из Мавзолея были озвучены много раньше, чем Лужков возжелал вернуть Дзержинского. Но проклятая этика не позволила. Ленин в Мавзолее, как и коммунисты в Думе, - есть гарантия хрупкого баланса между одной значительной частью граждан нашей страны и другой значительной частью. И вот Сурков, наученный собственным горьким опытом (его попытка убрать коммунистов из Думы обернулась проблемами, которые и четвертым переголосованием не исправить), ныне истинный диалектик, стоящий на страже всемирного закона сохранения энергии, не позволяет нарушать этот баланс. Покуда лежит Ленин – не будет Дзержинского, вернется Дзержинский – придется отправить Ленина на Волково кладбище.
Сама по себе бинарная конструкция «Тело Ленина – Дзержинский» есть свидетельство того, что количество коммунистических святынь является величиной постоянной. Нарушение этой константы приведет к тектоническим сдвигам в народном сознании, после каковых судьбу России не берется предсказать даже сам Сурков.
Между тем современная наука не дает ответа на вопрос, какова сила и степень сакральности хотя бы одного из этих символов, и не убывает ли она по мере возникновения тут и там символов противоположного значения. Задуманный памятник Александру Второму возле Кутафьей башни относится как раз к числу подобных. Нанесет ли вред общественному согласию оный памятник, остается загадкой.
Уникальность памятника царю-освободителю еще и в том, что и к нему имеет отношение все тот же московский градоначальник, который стремится вернуть на Лубянку фигуру железного Феликса. То, что председатель ВЧК никак не может быть назван освободителем, и приводит общественность в крайнее смущение.
Однако именно в этом противоречивом факте и кроется разгадка. Рассудив, что статуя императору, установленная возле Кремля, может поколебать устойчивость Мавзолея как главного гаранта национального согласия, Юрий Лужков решил уравновесить опасный крен Дзержинским. Вполне, между прочим, в духе философии г-на Суркова. Так что претензии последнего к градоначальнику, возможно, не вполне обоснованы.
С другой стороны, Сурков совершенно прав в том, что архитектурная и идеологическая составляющие в деле о памятнике председателю Чрезвычайной комиссии малосущественны, и куда важнее составляющая этическая. Крайне неэтично было со стороны Союза Правых Сил бессовестно посягать на архитектурно-монументальную монополию московской мэрии в Москве, пытаясь примазаться к установке памятника царю Александру Второму. В целях устранения конкурента мэр Лужков выступает с Дзержинским. Идея Лужкова проста.
Представьте последствия. Желание восстановить Дзержинского вызывает справедливый гнев либералов из СПС, они взывают к исторической памяти и состраданию жертвам репрессий, начинается шумная антилужковская кампания в прессе, разгневанные демократы пускают в ход весь инструментарий борьбы с отрыжками коммунизма-социализма… После чего в пылу дискуссии отказываются марать руки о совместный проект по установке памятника Александру Второму, выдвигая ультиматум: либо мы, либо Лужков. Лужков не сдается, либералы гневно покидают строительную площадку, и монументальный памятник Царю-освободителю возносится главою непокорной выше Кутафьей башни, а вместе с ним – и авторитет московского правительства, прекрасно и самолично освоившего средства, отпущенные на установку памятника.
Вот где настоящая этика.