Вынесенные в заголовок слова из анекдота о раввине (или, если угодно, мулле), которого попросили объяснить преимущества обрезания, как нельзя лучше подходят к конференции в Аннаполисе. За 60 лет, протекших с 29 ноября 1947 года, когда Генассамблея ООН постановила разделить Палестину между евреями и арабами, ни разу еще не было столь масштабного мероприятия, посвященного переговорам о том же самом.
Буш, Ольмерт и Аббас в объятиях друг друга. Генсек ООН, директор-распорядитель МВФ и президент Всемирного банка осеняют собрание. Полсотни делегаций. Тридцать пять министров иностранных дел, включая руководителей МИДов всех великих держав – постоянных членов Совбеза, всех больших и многих из средних и малых европейских стран, а также двенадцати основных арабских государств (в том числе, всех соседей Израиля) и крупнейших исламских держав (Индонезии, Пакистана, Малайзии). Круглым счетом – 200 влиятельнейших людей.
Безо всякого преувеличения: навалились всем миром. Легче перечислить тех, кого не было. Не было: Ирана, Аль-Каиды, и Хезбаллы. А также Хамаса, руководящего той половиной Палестинской автономии, которая не подчиняется Махмуду Аббасу.
Но в любом случае, уровень представительности не имеет прецедентов. Недаром главные участники накануне говорили, что эта конференция – сама себе успех. В том смысле, что другие успехи будут вряд ли, и даже, пожалуй, на сегодняшний день не требуются. Слишком сложна проблема.
А почему проблема так сложна? Потому, что у нее много слоев.
Притом национальный конфликт между евреями-израильтянами и арабами-палестинцами – как раз самый ясный из всех и, взятый в отдельности, самый решаемый. Такие конфликты кое-как прекращаются или, скажем так – разрубаются, путем этнического размежевания. Которое давно бы произошло, если бы у этого спора не было других пластов, более глубоких.
Оставим за кадром злобу дня: маневры главных держав, стремление американской администрации взять реванш за ее ближневосточные неуспехи, ревность остальных «спонсоров мирного процесса», торговлю с Сирией, предлагающей свою конструктивность в обмен на безнаказанность за шалости в Ливане и т.д. и т.п. Эти игры занимательны и взятые вместе, и каждая в отдельности, но все они происходят в мощном идеологическом поле, которое ломит любую силу. Ну, почти любую.
Борьба с Израилем – это священная борьба, в которой обязаны участвовать все мусульмане планеты. Точнее, мусульманин религиозный еще может примириться с наличием этой страны, если она не покушается на святыни ислама, но мусульманин политический (он же – исламист-тоталитарист) – не может никак. А поскольку исламизм за последние сорок-пятьдесят лет почти непрерывно набирал силу, то конфликт с Израилем стал идеологической повинностью почти для всех стран, населенных мусульманами.
Идеология – фактор, который недооценивают. Антисемитизм-антисионизм, восходящий к добротным нацистским прототипам, – важнейшая часть духовной жизни множества режимов и движений. Радикальным из них он помогает в боевых операциях, а «умеренным» (которые практикуют его в разжиженных формах) – в удержании масс в узде. Достаточно слегка познакомиться со школьными учебниками Египта (умереннейшей страны, поддерживающей дипотношения с Израилем) или изданными на деньги ООН учебниками Палестинской автономии, чтобы многое уяснить.
Антисионизм – это опорный столб, на котором держится целый мир идей. Взять и вдруг отказаться от него – это не просто некая политическая трудность, компенсируемая некими выигрышами. Это вопрос жизни и смерти для конкретных политиков, которых за это постараются убить, как уже убивали в прошлом египетских, иорданских и других правителей, допустивших тот же промах. И это вопрос жизни и смерти для конкретных режимов, которые могут быть сметены внутренними или внешними радикалами.
Исламский мир погружен в междоусобицу. Шиитский Иран, суннитская Аль-Каида, по совместительству враждебные друг другу, союзники того или другой во всех краях, включая палестинский Хамас, – все они по совокупности убивают во много раз больше единоверцев, чем их гибнет в герилье с Израилем. И в их интересах, чтобы объекты их атак и впредь оставались в антиизраильском идеологическом загоне.
И совершенно нормально, что собрание в Аннаполисе гневно осуждено Ираном, а Хамас в подведомственном ему секторе Газа устроил манифестацию народного гнева и дезавуировал все обещания, которые дал на конференции Аббас.
Это не только нормально. Это полезно для дела мира на Большом Ближнем Востоке, поскольку дает шанс так называемым умеренным открыто размежеваться с радикалами. Притом размежеваться в единственно результативной форме – вырвавшись из идеологического капкана.
Если Аннаполис и приспособлен для чего-то большего, чем дипломатическое шоу, то именно для этого. Совместная декларация Аббаса и Ольмерта, согласованная в последнюю минуту перед началом конференции и заключающая обещание «положить начало пропаганде мира, а не насилия в регионе» и «начать двусторонние благожелательные переговоры», – это немножко больше, чем дежурная риторика. В декларации нет ни единого намека на сближение позиций по конкретным вопросам земельного размежевания. Но в ней (применительно к Махмуду Аббасу) есть очевидные признаки слово- и мыслепреступления. Они же явственно прочитываются и в его последующей официальной речи («давайте обеспечим мир храбрых и защитим его ради наших и ваших детей» и т.п.)
К идеологическому врагу не относятся «благожелательно». Его не признают «храбрым». Говоря это «а», глава половины Палестины, вынужден одновременно и говорить «б». В эти же часы на подконтрольной ему половине тоже ведь протестовали против Аннаполиса, хотя и не так массово, как в Газе. И аббасовская полиция, обычно крайне добродушная по подобным (и только подобным!) поводам, на этот раз выстрелами разогнала толпу и вроде бы даже кого-то убила.
Если дело действительно поворачивает к миру, то иначе, как через насилие, до него не добраться. Любые перемены на Ближнем Востоке происходили и происходят только через насилие, и в обозримом будущем по-другому не будет. Если часть арабо-мусульманских вождей сочтет, что разрыв со старой идеологией и размежевание с радикалами дадут им больше шансов сохранить себя и свою власть, чем неразрыв и неразмежевание, то за этим последует борьба и физическая победа той или другой стороны.
Когда и если «умеренная» сторона – сама ли, с чужой ли помощью – возьмет верх, тогда придет и мир. Если же она будет уничтожена или покорена радикалами, то быть новым войнам.
Собственно говоря, в Израиле, пусть и в гораздо более мягкой форме, идет похожая борьба. Меньшая по численности, но активная и решительная часть общества исповедует идеологию богоданной земли по обе стороны от реки Иордан, – земли, которая сакральна и по определению не подлежит разделу. Но это все же меньшинство, которое, скорее всего, уступит большинству.
Конференция в Аннаполисе дала формальный старт некоему новому переговорному палестино-израильскому процессу, отличающемуся от старых палестино-израильских переговорных процессов несколькими организационными новациями и новым контрольным сроком – до конца следующего года.
На самом деле, единственная реально возможная схема мирного урегулирования известна всем уже сегодня и, пожалуй, даже в деталях. Это раздел Палестины по этнической границе – в основном по линии 1967 года, но с включением в Израиль населенных евреями районов Иерусалима и прилегающих к нему земель и передачей взамен арабскому государству равных по километражу арабонаселенных районов Израиля. Неясны лишь несколько проблем, с прагматической точки зрения второстепенных и быстро решаемых при желании сторон их решить.
Но в том-то и дело, что мусульмано-израильский мир – дело не прагматики, а идеологии. Достаточно ли одного года, чтобы «умеренные» совершили идеологический поворот – это, что называется, хороший вопрос. А способна ли эта идеологическая революция еще и победить «неумеренных» – вопрос еще лучше.