Несколько дней назад Алексей Кудрин выступил с мрачными предвидениями относительно ближайшего будущего нашей экономики. Вслед за этим Герман Греф выступил с контрпредвидениями – абсолютно лучезарными. Кудрин взял часть своих прогнозов обратно. И оба министра-экономиста сошлись на том, что «всегда в правительстве должны быть оптимист и пессимист».

Хотя научный спор благополучно разрешился, или, скажем аккуратнее, временно затих, но осадок остался. Особенно у тех, кто привык видеть в обоих диспутантах духовных единомышленников, носителей высочайшего профессионального начала и движителей всего прогрессивного в экономике.

Но если отвлечься от сценических образов, то действия обоих наших героев, включая и стремительные идейные зигзаги, вполне понятны, логичны и клонятся к добру. По крайней мере, для них лично.

Представьте себе на мгновенье, что вы – министр. То есть, обязаны лояльностью высшей власти. И вообще дорожите должностью. Вы к ней как-то привыкли.

И одновременно вы – экономист. Да еще и экономист консервативный (в международных финансовых кругах это определение – комплимент, синоним осмотрительности и дальновидности). И этой репутацией тоже дорожите. И стараетесь ее подтверждать.

И вот вы видите, что с экономикой происходят опасные вещи (по крайней мере, на ваш профессиональный взгляд), а правительство, членом которого вы состоите, и Кремль, этим правительством руководящий, данным вещам не только не препятствуют, а скорее помогают.

Как быть? Вот вам на рассмотрение три варианта.

а) Выбрать репутацию и подать в отставку.

б) Выбрать репутацию, но не жертвовать сразу же карьерой, а неустанно и открыто убеждать коллег изменить курс (правда, при достаточной неустанности и особенно открытости переход к пункту «а» может стать неизбежным).

в) Выбрать карьеру и торжественно провозгласить, что с экономикой происходят не опасные вещи, а напротив, прекрасные.

Пункт «а» мы отметаем как вопиюще не соответствующий нашим служебным традициям и поэтому, можно сказать, безнравственный. Остаются варианты «б» и «в».

На первый взгляд, действия Германа Оскаровича Грефа точно укладываются в пункт «в». Но если вникнуть, то видишь, что жизнь сложнее, чем схема. Даже и жизнь министра-экономиста. То есть, действия, конечно, укладываются, но не точно.

Начать с того, что Г.О. Греф, в отличие от А.Л. Кудрина, – строго говоря, не экономист, и об отсутствующей у него репутации «экономиста консервативного» заботиться не должен. Он – просвещенный администратор, по кругу обязанностей много лет имеющий дело с экономикой.

А в нашем климате администратор, независимо от степени просвещенности, - в первую очередь, человек служилый, то есть соответствующий видам начальства. Отсюда и первая причина грефовского «оптимизма».

А вторая причина заключается в том, что Герман Оскарович – глава могучего ведомства, по многим пунктам конкурирующего с ведомством Алексея Леонидовича. И то, что плохо для Минфина, нередко бывает хорошо для МЭРТа.

По совокупности этих причин Г.О. Грефу, вероятно, и не пришлось наступать на горло своей песне, чтобы заявить то, что он заявил. Его позиция вполне адекватна его обстоятельствам.

Сложнее обстоятельства у А.Л. Кудрина. То, на что он жалуется (избыток денег, поступающих извне в Россию, и спешно здесь расходуемых) – это одновременно и ведомственная проблема для родных ему Минфина и ЦБ, и всеобщая наша беда по его консервативно-экономическим убеждениям.

Поэтому некое «не могу молчать!» - это, в глазах Кудрина, долг не только ведомственного шефа, но и репутационного профессионала. И аудитория Высшей школы экономики – этой нашей цитадели умеренно-либеральных экономистов – стала естественным для Кудрина местом, где он реализовал пункт «б» и объявил о близости финансового кризиса.

Но кроме взглядов и репутации, есть еще служба, где Кудрин – такой же карьерный министр, как и Греф. И поскольку вариант «а» мы договрились не рассматривать, то дальнейшая эволюция высказываний А.Л. Кудрина неизбежно происходила в сторону варианта «в», пройдя до него примерно полдороги.

Министр финансов оперативно разъяснил, что его неправильно поняли, что кризиса нет и не предвидится, а есть лишь некоторые трудности, вполне изживаемые в товарищеской обстановке. То есть согласился с ролью штатного правительственного «пессимиста», украшающего дискуссии своими не обязательными к исполнению речами. Ролью, скажем прямо, не вполне почетной, но не идти же в отставку, в самом деле?

Такова человеческая сторона этой исчерпанной ныне дискуссии, и пусть тот, чей характер невинен, чист и прям, бросит в фигурантов камень потяжелее.

Но у спора есть и сторона объективная, которая никоим образом не исчезает, даже если сами спорщики решили умолкнуть.

На что своим слушателям-студентам жаловался Кудрин?

На то, что экономика захлебывается притекающими извне деньгами. Они идут к нам тремя колоннами. Во-первых, это нефтедоллары, которых так много, потому что нефть дорога. Во-вторых, это вал иностранных спекулятивных инвестиций, которые летят на наш укрепляющийся рубль и всегда готовы отхлынуть, если рубль ослабеет. В-третьих, это огромные иностранные кредиты, легкомысленно набираемые окологосударственными кампаниями, от «Роснефти» до «Газпрома».

Попытки привычными полумерами «стерилизовать» растущую денежную массу все явственнее захлебываются. Поэтому на ближайшую перспективу Кудрин предсказал ускорение инфляции. А на чуть более дальнюю – финансовый кризис, наподобие нашего дефолта или предшествовавшего ему «восточноазиатского гриппа».

«Вмешательство государства в экономику, а также раздача кредитов по личным связям в правительстве и бизнесе завершились в 1998 году падением ВВП в странах Азии от минус 7,4 до минус 13,1%».

Добавим от себя, что у нас эта картина представима лишь в такой ситуации, когда нефтяные цены быстро летят вниз.

Вслед за ними слабеет рубль, спекулятивные внешние инвестиции испаряются, завязанные на них российские фирмы разоряются, взятые в валюте долги тяжелеют, корпорации-должники теряют платежеспособность и повисают на шее государства, у которого из-за спада нефтегазовых доходов и без этого станет плохо с деньгами, а российские банки, увлекшиеся раздачей кредитов юрлицам и физлицам, лопаются, столкнувшись с массовым их невозвратом. В общем, не просто ужас, а ужас-ужас-ужас.

Контркартина, нарисованная Грефом, предназначена опровергнуть не все, но некоторые из жутких предвидений Кудрина.

У наших полугосударственных сырьевых корпораций, отметил глава МЭРТа, есть не только большие долги, но и такие лакомые вещи, как нефтяные и газовые месторождения. В случае чего их можно продать и получить достаточно денег на возврат долгов. Станет даже лучше – ведь компаниями этими примутся управлять уже не бюрократы, а частные владельцы: «чиновники меньше будут влиять на экономические процессы страны, что благоприятно скажется на развитии экономики».

Послушаешь министра, и какие захватывающие картины встают перед глазами! Вот, к примеру, «Роснефть», попав в лихие обстоятельства, скрупулезно держит свое честное купеческое слово: распродает активы, дабы вернуть долги, и отдается в руки западных приобретателей, среди которых, чем черт не шутит, может оказаться и пара-тройка беглых наших олигархов. Вспоминаешь уже работы передвижников – то ли «Не ждали», то ли «Всюду жизнь», но тут же отбрасываешь это видение как немыслимое.

Если же вернуться в область реального, то прогноз Кудрина выглядит все же посерьезнее, чем прогноз Грефа, хотя краски у Алексея Леонидовича и слишком сгущены.

Дешевая нефть принесла бы нам не только краткосрочные трудности, но и долгосрочные плюсы.

Да, меньше стало бы инвестиций, меньше возможностей брать валютные долги и ниже сделались бы (в валютном исчислении) заработные платы. Но конкурентоспособность экономики подскочила бы, уменьшилось бы государственное и частное расточительство, подход к инвестициям стал бы хозяйским, и реальным стал бы подъем современных, не зависящих от сырьевых денег отраслей.

Мрачное зрелище, нарисованное Кудриным, может стать близким к действительности, лишь если нефтяные цены, перед тем, как пойти вниз, подержатся на нынешнем сумасшедшем уровне еще несколько лет и успеют окончательно отравить нашу экономику. Чем позже придет этот кризис, тем труднее будет с ним справиться.

Сегодня даже и экономист не консервативного толка, если он трезво смотрит на то, что есть, согласится, что экономика наша перегрета, и еще больший ее разогрев ничего путного не даст.

Даже этот экономист не консерватор, который верит, что нефтедоходы надо спешно тратить внутри страны, что государственные инвестиции дают чудесную отдачу, что создаваемые сейчас в промышленности монополистические корпорации удачно освоят госсубсидии и станут рентабельными и конкурентоспособными – даже тот, кто во все это верит – посмотрев, как разбухает денежная масса и как растут долги больших компаний, согласится, что это уж чересчур и пора этот бум вводить хоть в какие-то берега.

Что же до экономистов консервативных, то А.Л. Кудрин, хоть и самый начальственный из них, но уж никак не самый убедительный.

Он не рискует прямо сказать, что снижение нефтяных цен – дело очень и очень желательное, и вместо этого пытается пугать им публику и коллег-начальников как некоей будто бы угрозой, закладывает это снижение в бюджетные прогнозы, орудует им как ужастиком на лекциях для студентов. И попадает в смешное положение, потому что цены эти прогнозам не поддаются, и нынешний их взлет опрокинул новейшие бюджетные проектировки Минфина еще до того, как Дума успела их узаконить.

Разумеется, надо не выдавать желаемое за научный прогноз, не мечтать тайком, что нефтерыночная стихия сама пойдет на спад и решит за нас наши проблемы, а открыто отстаивать жесткую финансовую политику китайского типа, встретит этот рецепт понимание или не встретит.

Но это совет не для наших министров. Ведь наше чиновничество между собой договорилось, что вариант «а» у нас не применяется. Зря оно об этом договорилось.