Граждане Франции станут «французами эпохи Саркози» только 16 мая, когда старый президент официально передаст бразды президенту новоизбранному. Но сожжение чучел Саркози, а также и попавшихся под руку автомашин, битье окон и витрин свидетельствует, что те французы, которые огорчены окончанием предыдущей эпохи, решили отметить ее финал с опережением графика.

А уходящая эпоха и в самом деле стоит прощального погрома. Это ведь не просто эра Жака Ширака, пятого главы Пятой республики (1995-2007). Это, по меньшей мере, четвертьвековая эпоха, начавшаяся с избрания президентом социалиста Франсуа Миттерана (1981), а если уж быть совсем точным, то эпоха почти сорокалетняя, отсчет которой идет от революционного 1968 года.

Именно тогдашние молодежные бунты, окончившиеся вроде бы ничем, на самом деле надломили французское общество и переменили, выражаясь языком ученых людей, «парадигму его развития».

Делая неизбежную свою работу, сметая отжившие запреты и расшатывая окостенелые иерархии, эти бунты попутно перевернули с ног на голову и саму философию местной общественной жизни.

Сначала неуверенно и с оговорками, а потом все более решительно и радикально, Франция преобразила себя в государство благоденствия. В общество, где стали явью самые дерзкие и веселые мечты всех бездельников всех времен и народов.

Если этой лучезарной эпохе нужно дать чье-нибудь имя, а еще лучше – несколько имен, то это будут имена почти всех крупных французских политиков уходящего сорокалетия.

Это и президенты д'Эстен и Ширак, с их застенчивым, никогда на себе всерьез не настаивающим, а может и просто поддельным либеральным консерватизмом. И президент Миттеран, который и называл себя социалистом, и был им безо всякой подделки, и умел настоять на своих идеях. И выдающиеся социалистические премьеры еще более оголтелой левизны – Пьер Моруа и Лионель Жоспен. Каждый – кто больше, кто меньше – строил и украшал это здание.

И вот нынешней весной претендент Саркози, причем не после выборов, а до, заявляет, что французам надо «больше работать», что национальная гордость, суперкороткая рабочая неделя – это «абсурд» и «катастрофа для экономики». И произносит немало других кощунственных слов, открыто и демонстративно оплевывая ту самую благоденственную жизнь, которую потому и соорудили, что не сомневались в ее неотразимости для народа.

И после этого большинство местных граждан, пускай и небольшое, голосует именно за него.

От каких же благ у избирательных урн отреклись эти люди? От многочисленных и многообразных. От таких, о которых наши земляки могут только мечтать.

Представим себе типичную житейскую траекторию, открытую для всякого француза, если он с пеленок намерен благоденствовать.

И даже не с пеленок, а раньше. Первый государственный транш его семья получит еще до его рождения, и, если грамотно сориентируется в системе льгот и субсидий, то будет получать пособие на ребенка до тех пор, пока «ребенку» не стукнет 20 лет.

Щедрая рука государства поведет французского гражданина (и просто легального французского жителя) по всем житейским тропам. После оплаченного властями детского сада и бесплатной школы – милости просим в бесплатный вуз.

Не надо объяснять, что действительно качественное высшее образование во Франции тоже доступно не всем и оно не очень бесплатное. Зато дипломы второй свежести раздаются почти не глядя. Чрезмерных знаний тут не требуют, да и с окончанием университета не торопят. Пусть лучше зевают в аудиториях, чем буйствуют на улицах.

Прискучив высшим образованием, гражданин благоденствующего общества все-таки оформляет диплом и устраивается на работу. Часть жизни, и какую часть – вплоть до зрелых лет! – ему придется теперь отдать общественно полезному труду. Ясно, что на этот самый труд он смотрит как солдат-срочник на службу, но, сжав волю в кулак, он преодолевает дембельские настроения и, так сказать, засучивает рукава.

Разумеется, он защищен от буржуев-эксплуататоров миллионом гарантий. И, разумеется, даже в эти нелегкие годы он напрягается не так уж сильно. Тридцатипятичасовая рабочая неделя, регулярные отпуска, высококачественное и почти бесплатное лечение по страховке, длительные периоды хорошо оплачиваемой безработицы – все это скрашивает трудовые будни и помогает дотерпеть до пенсии.

Пенсию (на размер которой жаловаться грех) он станет получать лет в 58-60. Тут-то и начинается настоящая жизнь.

Последующие четверть века наш счастливчик путешествует по миру, наслаждается мягким климатом приморских курортов и прелестями зрелой любви, читает умные книги, посещает забавные зрелища и всеми другими способами опровергает пословицу «старость – не радость».

Почему же сегодня нашлись такие, которые этим не совсем довольны? Да еще и многие – примерно каждый второй?

Потому что у рая всегда есть оборотная сторона. Кто-то же должен был пахать на это благополучие. Начали ввозить рабсилу из Алжира, Марокко и Сенегала. Первое поколение трудилось до зари. Их дети уже требовали тех же благ, которые выдавались прочим. А внуки осенью позапрошлого года просто громили все подряд.

С растущим раздражением на благоденствующих земляков смотрит и та часть коренных жителей, которая выбрала другую стезю. Те, кто начинает работать и платить налоги с 15-18 лет, трудится до седых волос и кормит растущую ораву ничего не умеющих завсегдатаев митингов и дискотек.

Те высококлассные специалисты, кто занят в фирмах мирового уровня и подвергается за это карательному налогообложению, которое во Франции предназначено не просто для покрытия общественных расходов, но еще больше – для наказания всех преуспевших.

Те, наконец, кто из моральных или религиозных соображений не желает терпеть насаждаемый сверху культ гедонизма, безделья и дармоедства.

Все заметнее брожение среди молодежи. Те, кто выбирает профессионализм, труд и жизненный успех, все чаще покидают отечество, перебираясь за океан или в менее благоденственные европейские страны.

И, наконец, случилось главное. Забуксовала экономика, задушенная налогами и гарантиями, потерявшая стимулы к обновлению. Французское государство благоденствия увязло в утопическом болоте глубже, чем любое другое. Оно сопротивлялось переменам дольше всех, и, наконец, само себя съело.  

За вторую половину 40-х, за 50-е и 60-е годы (названные затем «золотым тридцатилетием») Франция развивалась с непривычной для себя стремительностью и впервые в истории обогнала древнюю свою соперницу Великобританию.

Несколько десятков лет «благоденствия» привели к тому, что сегодня она все больше отстает от северной соседки, обновленной сначала Маргарет Тэтчер, а затем и ее преемниками-лейбористами, которые, в отличие от своих французских коллег, отказались от навязчивой идеи мучить экономику левым шарлатанством.

Франция и снаружи, и изнутри все чаще начала восприниматься как заповедник застоя, кризисов и конфликтов. И вот, после стольких споров и разочарований, пройдена некая критическая точка. Большинство французов, по крайней мере, на словах, согласились «сменить парадигму развития».

В экономической и социальной программе Саркози нет абсолютно ничего оригинального. Она банальна до смешного.

Постепенное (и весьма неспешное) снижение налогов. Бездефицитный бюджет. Меньшая закрытость экономики. Поощрение более упорного труда в качестве единственного источника более высоких заработков. Сохранение трудовой иммиграции и прекращение погромно-паразитарной.

Но если эти банальные планы действительно превратятся в реальную политику, значит, даже самое заблудшее среди богатых обществ, глубже всех из них увязшее в благоденственных тупиках, способно выйти на верную дорогу.

Есть все причины с волнением следить: получится или нет. Сами ведь лезем в те же тупики. Когда-нибудь тоже понадобится тропинка обратно.