Ажиотаж, вызванный слухами о намерениях России «вернуться» в Африку, выглядит весьма забавно. После прошлогоднего посещения Черного континента президентом Путиным и недавнего вояжа премьера Фрадкова, похоже, становится модным вести умные разговоры, что отныне, дескать, Москва будет выступать там в качестве «третьей силы», наряду с США и Китаем, которые всерьез вовлекаются в борьбу за африканские сокровища. Но есть ли предпосылки для российского оптимизма?

Начать с того, что Россия будет (если будет) не третьей, а четвертой или даже пятой силой: задолго до всех остальных континент был освоен европейцами (если, конечно, кто помнит), и наследственные позиции ЕС там традиционно сильны; кроме того, есть еще и арабский фактор, тоже весьма существенный. А «расписывать партию» на пятерых, согласитесь, – это не то, что на троих.

Да, в свое время СССР был вторым после Европы претендентом на завоевание прочных позиций в Африке. На основе этого факта строится теория, согласно которой Россия может «вернуться на старые площадки». Но цели и содержание советско-африканских отношений были совершенно иными, нежели то, о чем мечтают сегодня. Идеологически они оформлялись в качестве содействия антиколониальной борьбе африканцев, внедрения в политическую практику «социалистической ориентации» молодых государств; в экономическом плане подкреплялись помощью в развитии и подготовке кадров; а на выходе была поддержка внешней политики СССР со стороны африканских государств при голосовании в ООН (просто их там очень много), других международных организациях, а также предоставление военных баз в стратегически важных регионах. Но в качестве платы за базы приходилось осуществлять поставки вооружений, военной техники и готовить военспецов, а кроме того – зачастую принимать непосредственное участие в военных кампаниях африканских союзничков, то есть – платить жизнями своих солдат.

Каковы цели сегодня? Пророссийские голоса в ООН? Они, конечно, лишними не будут. Но почему они вдруг станут пророссийскими? Чем мы их прельстим? Опорные базы на побережьях Индийского и Атлантического океанов и в Средиземноморье? Наверное, да, все это не помешает, особенно базы в Индийском океане (почему – другая история). Но что мы сможем предложить взамен?

Соцориентации не существует. Может, заменить ее концептом «суверенной демократии»? Но африканцы, судя по всему, дозрели до него гораздо раньше нас: они уже не один десяток лет настаивают на своем праве, как минимум, адаптировать демократические нормы и правила к собственным условиям и специфике. И им, в отличие от России, Запад в этом не отказывает. Мол, хотите украсить парламентаризм каннибализмом – пожалуйста, раз без этого не можете…

Можно попробовать внедрить в африканские массы идею многополярности. Но для них и она не нова: действующих полюсов в Африке, как уже было сказано, целых четыре. А к тому же африканцы – ребята простые; любому претенденту на статус полюса они говорят: раз ты – полюс, то давай безвозмездную помощь. А если не даешь – то какой же ты полюс?

Наиболее успешным примером идеологической обработки Африки можно считать действия арабских стран Персидского залива (Саудовской Аравии, Кувейта и др.). Со второй половины 70-х годов, то есть с начала эпохи дорогой нефти, они активно продвигают ислам в качестве идеологии, подкрепляя это дотациями на закупку африканцами арабской нефти. Успехи налицо: ислам (причем, саудовского, ваххабитского толка) является наиболее быстро развивающейся и расширяющейся религиозно-идеологической системой в Африке, намного опережая в конкурентной борьбе и христианство, и либерально-демократические учения.

На этом фоне становится ясно, что идеологической основы для сотрудничества России с Африкой нет. Конечно, в ЮАР (и то не везде), на арабском севере найдется много общего с «цивилизованным миром», и там, в принципе, можно жить и действовать, опираясь на опыт, приобретенный на Ближнем Востоке, в Южной Азии или Латинской Америке. Но Черная Африка – иной мир, и там на голом прагматизме не протянуть.

Отсутствие идеологии – большой, принципиальный минус, ибо, во-первых, опыта работы такого рода мы не имеем. А значит, о «возвращении на старые площадки» говорить неуместно. Придется все начинать с нуля. А во-вторых, без идеологии мы не сможем поставить себе цели сотрудничества, наполнить его содержанием.

Ведь именно идеология определяла конкретные направления работы СССР в Африке. Например, помощь развитию в условиях соцориентации предполагала требование создания многочисленного и мощного рабочего класса. А это – крупная промышленность. Вот и строили мы крупные металлургические комплексы в Египте, Алжире, Нигерии. А также создавали сеть профтехучилищ, пожалуй, наиболее конкурентоспособного и уникального экспортного товара. Советские специалисты обучали африканцев работать напильником и рубанком, обслуживать несложную технику. Например, тракторы «Белорусь», пользовавшиеся огромной популярностью на континенте. И все это – под знаком формирования местного рабочего класса.

Тут мы имели огромное преимущество – ведь европейцы (наши единственные конкуренты тогда) концентрировались на подготовке интеллектуальных кадров, готовя из племенных элит докторов философии, права и литераторов. А китайские маоисты, экстраполируя на Африку собственную практику «большого скачка», никого ничему не учили, но старались завалить местные рынки своими лопатами, граблями и кирками.

Сегодня мы это преимущество потеряли (вместе со всей системой профтехобразования). Технические кадры готовят теперь все, кто работает в Африке. Но готовят под собственные конкретные нужды, под отдельные проекты. И нам, если мы хотим вернуться на эту «площадку», сперва нужно предложить и профинансировать собственные проекты.

Что же это будут за проекты? Их характер, по-видимому, будет определяться жестким прагматизмом, столь дорогим нынешней России. То есть, к Африке мы будем подходить с той же меркой, с какой подходим, например, к Белоруссии (а с чего бы нам церемониться?). Во главу угла будет поставлена прибыль. А значит, мы рискуем «вернуться» не в прежнем своем качестве, а в виде предшествовавших нам же колонизаторов.

Мы с похвальной честностью разглагольствуем на тему о том, что нам нужны африканские ресурсы, что этот «пирог» давно делят между собой сильные мира сего, а раз мы тоже сильны – то негоже нам отставать. Бокситы, алмазы, нефть, уран, что там еще осталось? И никакой безвозмездной помощи: мы – не СССР, мы – прагматики и полюс силы. Списание старых долгов и взятки – вот все, на что могут рассчитывать африканцы.

Что они на это ответят, уже говорилось. Но ведь нужно учитывать, что у них нюх на колонизаторов в генах сидит. Они никогда не примут того, кто ничего им не дает задаром, не предлагает решить их проблемы ради них самих. Те же американцы – они ведь внедрялись в Африку на волне антиевропейских настроений постколониальной эпохи и вели пропаганду, очень схожую с советской: мол, мы не обременены проклятым колонизаторским прошлым, мы поможем вам из нашего природного человеколюбия. А на современном этапе администрация Буша взяла на вооружение лозунг победы над голодом в Африке за счет внедрения генномодифицированных культур. Снова речь идет не о выгоде для Америки (хотя она очевидна – это сломать европейское сельское хозяйство, а также привязать к себе накормленных до сыта африканцев), а о заботе о нуждах Африки.

Китайцы – те, приходя в ту или иную африканскую страну, заявляют: нам нужна ваша нефть (например). Нас не интересует ваша внутренняя политика. Мы готовы помочь вам поддержать внутреннюю стабильность и оказать поддержку на международной арене. Что вам нужно построить?

Что до европейцев, так они до сих пор не оправились от комплекса вины за колонизацию и не переставая интересуются, что же нужно африканцам. Другое дело, что далеко не на все просьбы и даже требования они отвечают. Но тут главное – проявить искреннее сочувствие.

Арабы, как уже было сказано, делают скидки при поставках нефти и развивают систему исламской солидарности. Даже Израиль, всерьез обративший в 70-е годы внимание на Африку (тоже стремясь заполучить африканские голоса в ООН), построил оригинальную идеологему, согласно которой судьбы негров и евреев во многом схожи: и те, и другие «на протяжении веков были угнетаемы и гонимы». И, как «братьям по несчастью», регулярно отстегивал африканцам немалые безвозмездные транши.

А с чем придут наши прагматики?

Чтобы «войти в Африку», нужно понимать, что африканцы – как дети. Они ничего не имеют, во всем нуждаются, уверены, что им «все должны», и каким-то шестым чувством улавливают фальшь. Если у вас нет четко сформированных понятий о добре и зле (в самом теоретическом смысле) и если вы не готовы поделиться с ними добром (как вы его в душе своей понимаете) – вас не полюбят, не станут уважать. Да и вы сами не сумеете выдержать контакт с Африкой, не имея таких представлений: уж очень там все откровенно жестоко, натуралистично.

Особое направление работы в Африке – это возможные поставки вооружений и неизбежно следующая за этим вовлеченность в местные конфликты. Тут тем более нужно максимально четко представлять себе свои цели и задачи, поскольку ошибки чреваты весьма тяжелыми последствиями, причем не обязательно на африканской сцене. Следует учитывать, например, что США только что приняли решение о создании собственного африканского регионального командования. Это значит, что происходящее на континенте затрагивает жизненные интересы Америки, и ответ на их вольное или невольное ущемление она может дать в любом другом месте.

Кроме того, Россия может зацепить и интересы Китая. Как себя вести в этом случае, как увязать наше стратегическое сотрудничество в Евразии и возможное соперничество в Африке? Тем более если учесть, что китайцы наверняка не преминут использовать подобные ситуации в своих целях (дескать, ладно, мы закроем глаза на ваши шаги в той или иной африканской стране, но уж будьте любезны, потеснитесь в Средней Азии)…

Одним словом, африканское направление российской политики требует очень тщательной и серьезной проработки. Вне всякого сомнения, идти в Африку нужно. Но сделать это будет крайне непросто. Придется разрабатывать совершенно особую стратегию, особую тактику поведения, которые не могут быть основаны на господствующих сейчас в российской внешнеполитической практике подходах. И, честно говоря, способность достаточно быстро и эффективно решить эти проблемы, создать действительную «африканскую политику России» вызывает сильные сомнения, по крайней мере, в настоящее время.