Сергей Миронов, посещая Ставрополь, заявил, что фракция «Справедливой России» в ставропольской краевой думе не будет требовать отставки губернатора Черногорова, потому что отставки и назначения губернаторов – это прерогатива президента, и «Справедливая Россия» на эту прерогативу покушаться не намерена. Основной принцип российской политики (когда по форме все правильно и логично, а по существу – натуральное издевательство) срабатывает и здесь. С одной стороны – да, все верно. Прерогатива президента – это святое, и не для того строилась властная вертикаль, чтобы какая-то фракция в региональном парламенте пыталась выполнять за главу государства его обязанности. Все верно. Но только по форме.

Потому что только что закончилась ставропольская предвыборная кампания. То есть кампания, как известно, шла сразу в 14 регионах, но Ставрополь (в котором, как опять же известно, в конце концов победила «Справедливая Россия») был в этой кампании уникален.

Уникальность Ставрополя трудно сформулировать двумя-тремя словами. Абсолютная непредсказуемость результатов выборов? Нет, от неожиданностей не был застрахован ни один из предвыборных регионов. Даже в Томской области, в которой тотально доминирует «Единая Россия» (она и победила на выборах, оставив «Справедливую» на четвертом месте), губернатор-единоросс Виктор Кресс предпочел за сутки до выборов собрать свою облдуму на чрезвычайную сессию, чтобы старый, проверенный состав депутатов успел переназначить Кресса на новый срок – а то мало ли что.

Может быть, эксклюзивная особенность Ставрополя заключалась в примерном равенстве административных ресурсов двух основных партий, основанном на том, что во главе списка «Единой России» стоял губернатор, а во главе списка «эсеров» - мэр краевого центра? Но и здесь ничего уникального нет – вон, например, в Самарской области противостояние «Единой» и «Справедливой» совпало с противостоянием областных и городских властей, что, однако, не дает никому никакого повода говорить об уникальном самарском феномене, потому что феномена никакого нет.

Ставрополь же феноменом стал. Чтобы это понять, достаточно было почитать ставропольские СМИ (письма брошенной губернаторской жены, регулярно публиковавшиеся в тамошних газетах, действительно читала вся страна; кто не читал, тот смотрел программы Андрея Малахова на Первом канале, где брошенную жену тоже показывали), а еще лучше – съездить в Ставрополь. Город, на правах родины М.С. Горбачева продремавший всю перестройку, в предвыборные недели жил как в 1989 году – ежедневные митинги, бесконечные дискуссии в газетах и на кухнях, оппозиция, нападающая на чиновников чаще, чем чиновники на оппозицию и даже «борьба с привилегиями» в виде всеставропольского обсуждения судьбы автомобиля Bentley из губернаторского гаража. Символом ставропольского противостояния, однако, стоило считать все же не билборды «Продай Бентли – заплати алименты!», которые так полюбились московским журналистам, а «Каток справедливости» под окнами краевого правительства, на котором фигуристка Елена Бережная (она же – третий номер в списке «Справедливой России») за счет партии учила всех желающих кататься на коньках под зубовный скрежет выглядывавших из-за крайкомовских занавесок единороссов.

На фоне всероссийского застоя Ставрополь оказался заповедником реальной политической борьбы. Особый колорит этому придавало то, что, какой бы напряженной ни была борьба за власть, все ее участники, сражаясь друг с другом буквально в кровь (выступление лидера «эсеров» Дмитрия Кузьмина в Минеральных Водах, по слухам, закончилось поножовщиной), оставались демонстративно лояльными федеральной власти, не кляли злокозненную Москву, как это бывает принято в регионах, более того – с равной частотой ссылались на президента как на главного своего союзника и заступника. Предвыборная битва на Ставрополье была уникальна еще и потому, что это была битва двух системных игроков – чуть ли не впервые в истории ни власть, ни оппозиция не ставили под сомнение существующие правила игры, ограничиваясь только локальными, преимущественно кадровыми, проблемами. Соответственно, и расколовшееся пополам ставропольское общество, несмотря на эту расколотость, было едино в лояльности существующему на федеральном уровне режиму.

Более того – двухпартийная система по-ставропольски устраивала не только «убежденных единороссов» и «убежденных эсеров» (если и те, и другие вообще существуют в природе). Спектр вместо монолита каждому позволял найти свое место в ставропольской политике – это относится ко всем партиям, участвовавшим в ставропольской кампании. КПРФ, ЛДПР и СПС, которые в условиях заведомого доминирования «Единой России» могли сосредоточиться только на мелком политическом бизнесе, в Ставрополе занимались именно большой политикой, настоящей. Мелкая партия в условиях противостояния двух крупных – это уже не розничный магазин, торгующий мандатами, а востребованный союзник для обоих лидеров. За несколько недель Ставропольский край из глухой провинции превратился в родину новой российской политики.

Еще два-три года назад такая ситуация выглядела бы воплощенной мечтой Кремля, натуральной суверенной демократией – здоровая конкуренция внутри системы при полном отсутствии не то что «оранжизма», но даже «старой оппозиции» (от «Яблока», например, и вовсе ничего не осталось – 4 процента в Подмосковье стали рекордом для этой, очевидно, уже мертвой партии). Увы, мечтам свойственно переставать быть мечтами еще на пути к реализации. Став реальностью, ставропольская демократия из мечты превратилась почти в кошмар – это было видно и по истерической реакции Бориса Грызлова, грозившего в ночь после выборов Сергею Миронову унизительной ссылкой в ставропольские сенаторы, и по общему плохо скрываемому недовольству кремлевских чиновников ставропольскими результатами.

Судя по новостям первой послевыборной недели, выводы из случившегося делаются – сенаторству Миронова уже никто не угрожает, «эсеры», в свою очередь, не угрожают спикерской должности единоросса Тюльпанова в питерском Законодательном собрании, а теперь партия Сергея Миронова еще и отказывается от главного своего лозунга в главном своем регионе – от требования отставки губернатора Черногорова. Исключение Черногорова из «Единой России» можно было бы рассматривать как перехват этого лозунга главной «партией власти», но трудно представить, что «Единая Россия» вдруг решится вмешиваться в прерогативы президента. А если все-таки решит, то это будет значить, что две партии, еще вчера дравшиеся по-настоящему, теперь могут себе позволить действовать согласованно. Если так, то для полноты картины не хватает второго (после объединения «Единства» и «Отечества») объединительного съезда, - в самом деле, делить-то, как выясняется, нечего. Поиграли в демократию и сами испугались. Все, больше не будут играть.

Двухпартийная система, о которой вроде бы мечтал Кремль, оказалась Кремлю не нужна. Ни как частный случай демократического устройства, ни даже как инструмент контроля за демократией. Кремлю оказалось привычнее пользоваться тем, что уже есть – одной большой «партией власти» и несколькими подконтрольными оппозиционными партиями. То, что такое устройство давно не соответствует реальности, никого, кажется, не смущает. Двухпартийные качели могли гарантировать неизменность системы ценой сменяемости обитателей кабинетов. Но оказалось, что кабинетная несменяемость – важнее всего. Вот только вряд ли она возможна в принципе.

Дальше за «избирательным циклом» можно будет не следить. Поход чиновников на выборы двумя колоннами, очевидно, приведет к успеху только одну из них, как уже не раз бывало; КПРФ, ЛДПР и СПС покажут, что они еще на что-то способны (и все, конечно, этому в очередной раз удивятся); «Свободную Россию» вследствие одобренного и поддержанного Кремлем успеха обновленного и полевевшего СПС будут использовать, как и на выборах Мосгордумы, для текущих предвыборных нужд («Не голосуй за Яблоко, оно гнилое»). А за теми ростками демократии, которые теоретически могут возникнуть и в этом асфальтовом пространстве, проследит преемник Александра Вешнякова, обещающий быть меньшим буквоедом, чем уходящий глава Центризбиркома. Избиратель же, - самый обыкновенный избиратель, - все чаще будет ходить на «марши несогласных» и прочие антисистемные мероприятия. А куда еще ходить – не на выборы же?