Если бы нужно было лишний раз подтвердить, что слова из "Философического письма" П.Я. Чаадаева - "Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно" - суть никакое не русофобство, но констатация горькой правды, текст г-на Артемьева про роковое решение десятилетней давности доставил бы для подтверждения большое удобство.

Ведь в отличие от упоминаемых им гг. Киселева и Хинштейна, выступивших с публикациями о том, как не все было хорошо в ельцинской избирательной кампании 1996 г. (не все - кто же спорит?), но так и не представивших суждений о том, как можно было бы сделать в 1996 г. совсем хорошо, г-н Артемьев такие суждения представил. Хотя, возможно, лучше бы он этого не делал.

Ведь вялость и неопределенность (пусть и с покаянным оттенком), присущие рассуждениям Е.А. Киселева про СМИ 1996 г., могут иметь причину в том, что Е.А. Киселеву, как человеку, помнящему и события, и общую атмосферу 1996 г., достает сил каяться в поддержке Б.Н. Ельцина, но не достает фантазии изобразить правильную манеру поведения, которую следовало бы тогда избрать. До тезиса, что следовало поддерживать Г.А. Зюганова, Е.А. Киселеву доходить неловко, а прочие возможные варианты тоже не очень удачны. Агитационная установка "Все мошенники, христопродавцы, один там есть порядочный человек - Явлинский, да по правде сказать, и тот свинья,  так что голосуй - не голосуй..." по тем временам выглядела бы несколько странно - "Что это за анализ такой?". Установка диаметрально противоположная, выдержанная в духе помещика Манилова - "И Борис Николаевич прекрасный человек, и Геннадий Андреевич прекрасный человек, я уж не говорю про Григория Алексеевича и Александра Ивановича, которые тоже превосходнейшие люди, так что за кого ни проголосуете, не ошибетесь" - могла бы произвести впечатление издевательства. Наконец, полное игнорирование темы выборов, которых как бы и не существует, тоже не встретило бы безусловного понимания. Киселев невнятен именно потому, что он все-таки что-то помнит.

Г-гу Артемьеву в этом отношении проще, поскольку он рисует 1996 г. таким, каким он существует лишь в его воображении - и в этом блаженном 1996 г. нет никаких препятствий к устроению полного благолепия. Оттого и легко предлагать очевидные решения для той поры. Каковые решения участники тогдашних событий почему-то в упор не видели. "Почему демократы сделали ставку именно на Ельцина? Вот вопрос вопросов... Самым логичным шагом в той ситуации было сделать ставку на кого-то другого... Можно было бы провести праймериз в демократическом лагере, можно было пригласить даже не совсем демократа... например, Лебедя или Лужкова", - размышляет г-н Артемьев.

Некоммунистическая часть общества (что несколько шире понятия "демократы") сделала ставку на Ельцина по той простой причине, что Ельцин сам сделал эту ставку, заявив о желании баллотироваться. Чем создал дилемму: либо дробление некоммунистических голосов (это при том, что часть голосов уже заведомо оттягивает Явлинский и они идут в никуда), либо поддержка Ельцина. Вариант с премьером Черномырдиным как главным некоммунистическим кандидатом не проходил, поскольку Черномырдин не желал идти поперек Ельцина, а других вариантов реально не было. "Праймериз в демократическом лагере" - кто помнит, каково было договариваться с Г.А. Явлинским, здорово посмеется. Тот же Е.А. Киселев мог бы рассказать, как еще в 1995 г. у него в прямом эфире "Итогов" Е.Т. Гайдар и Г.А. Явлинский заключили союз, после эфира скрепили это дело коньяком - с тем, чтобы на следующий день Г.А. Явлинский заявил, что никаких договоренностей не было (а миллионам телезрителей, очевидно, поблазнило). "Пригласить Лебедя" - я понимаю, что de mortuis nil nisi bonum, но характер дальнейшей политической карьеры А.И. Лебедя в Кремле, а затем в провинции заставляет скорее возрадоваться, что такого приглашения сделано не было, потому что нарочито грозный генерал оказался крайне слабым человеком и политическим пустым местом. В последующих бурях он не удержал бы вообще ничего.

"Пригласить Лужкова" (это пишется в 2006 г., после десяти лет непрерывной приверженности Ю.М. Лужкова идеалам демократии, а также прозрачной и свободной экономики) - почему бы тогда сразу не Зюганова? Вопрос совершенно не праздный. Еще до появления Путина, но уже ближе к 2000 г., когда проблема преемства тоже занимала умы, самые твердые демократы опасались, что в 2000 г. придется выбирать между Зюгановым и Лужковым и добавляли (не для печати): "Уж лучше Зюганов". Если г-н Артемьев не без оснований критикует правление "семьи" на втором сроке Ельцина, он мог бы представить себе, как семейное правление выглядело бы в исполнении Ю.М. Лужкова.

Впрочем, г-н Артемьев особо и не настаивает на вариантах с Лебедем, Лужковым  или каким иным неведомым кандидатом, прямо указывая, что в победе над коммунистическим кандидатом никакой особой надобности и не было - "Сегодня есть все основания полагать, что победа Зюганова не привела бы к отказу от рынка, а, скорее, привела бы к формированию гражданского общества, научила бы Чубайса и прочих демократов работать в нормальной оппозиции... Наверняка ослабла бы цензура СМИ. Ведь вряд ли бы журналисты и их владельцы так беспрекословно легли бы под Зюганова, как они легли под Ельцина и Путина".

Что до последнего суждения, то так и видишь, как в 1998-99 гг. владелец журналистов В.А. Гусинский беспрекословно лежит под Б.Н. Ельциным - ведь все мы это беспрекословное лежание (например, во время рельсовой войны 1998 г.) своими глазами по ящику наблюдали. Затем, правда, В.В. Путин взялся за владельца журналистов - и только этого Дантеса мы и видели. Спрашивается, что помешало бы гипотетическому президенту Зюганову проделать то же самое по вступлении в должность в 1996 г.? Безграничная любовь к свободе слова? Особый пиетет перед Гусинским и Березовским? Но нет - "наверняка ослабла бы цензура". Раз наверняка - что ж тут возразишь?

Возможно, сегодня и "есть все основания полагать, что победа Зюганова не привела бы к отказу от рынка", беда только в том, что в 1996 г. бизнес полагал совершенно иначе (при том, что принципа "биржа - лучший барометр" вроде бы никто не отменял). Первая половина 1996 г. отличалась, наряду с прочим, массовой неуплатой долгов. Такое поведение бизнеса не слишком похвально, но вполне объяснимо: какой дурак будет платить по векселям перед концом света? Нынешние разъяснения г-на Артемьева могли бы, конечно, повлиять на бизнес 1996 г. в лучшую сторону, но, к несчастью, они запоздали.

Тезис же о демократах, которые научились бы работать в нормальной оппозиции, но не поняли своего счастья, был бы более убедителен, когда бы коммунисты (включая и самого Зюганова) хотя бы до своей окончательной победы на выборах воздерживались от вполне недвусмысленных обещаний насчет того, что они сделают с целым рядом конкретных лиц после своего прихода к власти. Разговоры о проскрипционных списках (где значились не только гайдарочубайсы, но и такие вполне кроткие создания, как политолог В.А. Никонов) недостаточно убеждают в грядущих светлых перспективах гражданского общества.

Но наиболее важную коррекцию в продаваемый ныне тезис о том, как все было бы гладко и по-европейски в случае победы Зюганова, вносит сам Зюганов, даже и сегодня, спустя десять лет упорно отказывающийся признать себя победителем 1996 г., хотя наша освободительная (а также государственническая - в лице В.Т. Третьякова) общественность давно его туда записала - "Кто же не знает, что Зюганов выиграл еще в первом туре?". В сущности, Зюганову открытым текстом ставится в упрек, что в июне 1996-го он не объявил, что победа за ним, и не устроил майдан. Когда бы устроил, демократия и гражданское общество замечательно бы в России процвели.

Здесь как раз тот случай, когда Зюганов и оказался, и оказывается куда умнее и ответственнее, чем наши мечтатели. В 1996 г. лидер КПРФ имел серьезные сомнения не насчет того, может ли он, приложив к тому все усилия, выиграть выборы, а насчет того, что будет дальше. Ибо он - опять же, в отличие от мечтателей - чувствовал, как его подпирают революционные ожидания масс. О каковых ожиданиях, весьма тогда сильных - "Ужо после 16 июня мы вам всем покажем", - нынешние благомыслы совершенно не помнят. При таком подпоре Зюганова ожидал непростой выбор. Либо встать во главе людей, исполненных мстительных страстей, либо своими руками давить подкатывающую революционную волну и зваться "кровавой собакой Зюгановым". Лениным Зюганов себя не чувствовал, кровавой собакой тоже, и простейший инстинкт, скорее всего, подсказывал, что быть ему во всей этой истории недолговечным Керенским. Тот случай, когда не так страшен черт, как его малютки. Видя такие блестящие перспективы демократии и гражданского общества, открывающиеся в случае его победы, и понимая, что сдержать ситуацию он вряд ли сможет, Зюганов не слишком-то к этой победе и рвался.

А что у типического второго секретаря обкома в критический момент оказалось больше ответственности и здравого смысла, чем у леволиберальных начетчиков (хоть образца 1996, хоть 2006 года), и он, понимая, куда все идет, предпочел не доводить дело до греха, свидетельствует лишь об интеллектуальной мощи начетчиков. А также о том, на каком уровне у них находится знанье своей страны обычаев и лиц.