Несколько лет назад известный социолог Лев Гудков высказал мнение, что Победа – единственное, что объединяет жителей России; больше общих ценностей у нашего общества нет. Похоже, что старый ученый сглазил. С того момента, как в 1965 году впервые решили устроить юбилейные торжества по случаю Победы, вся страна разделяла пиетет перед праздником. Но вот уже несколько лет, как общественные настроения стали намного четче и интенсивнее отражаться в Интернете. И что же мы увидели? Что люди видят Победу уже не однозначно-восторженно, а критически. И речь не идет о ревизионистах-смердяковых, желающих, чтобы нация умная завоевала нацию глупую-с. Нацистский режим никто не защищает. Люди обсуждают значение той войны в нашей жизни, роль коммунистического режима и народного движения, обсуждают соотношение мифа о войне и военной реальности, спорят, кто с кем воевал, кто в итоге победил. Но единство – ушло. Из Позитивного Символа война превратилась в Историческое Событие.

Не так важно, хорошо или плохо это для нашего общества, которое лишилось последнего объединяющего знака. Важно, что все происходящее должно было произойти. В прошлом юбилеи побед долго не жили, да и обычая праздновать их не было. В 1852 году не справляли сорокалетие победы над Наполеоном, в 1898 году не было торжеств по случаю двадцатилетия победы над турками. Бенедикт Андерсон пишет, что обычай устраивать "могилы неизвестного солдата" характерен исключительно для национального государства, где вечные огни символизируют неразрывную преемственность всех поколений. То же, по-видимому, верно и для воспоминаний о других исторических событиях. Праздники по случаю славных дней прошлого призваны соединять людей, давая каждому чувство сопричастности. Так, в США уже 150 лет никто не был участником войны за независимость, но это не мешает людям ликовать и устраивать фейерверки – это общий праздник. Такова же во многом и наша Победа. Ключевое слово праздника – "мы", это день, в который каждый может почувствовать себя участником тех давних событий.

Именно эта связка начала рваться в последующие годы. Конечно, Победу долгое время подавали как праздник преимущественно ветеранский, и чем больше ветеранов уходит, тем больше праздник превращается из дня общественной сопричастности в день общественного поминовения, а живому обществу свойственно жить не праздниками мертвых, но праздниками живых. Но в основе своей дело, видимо, не в этом, а в вещах более глобальных.

На наших глазах падает мировая система, созданная послевоенным устройством мира, и война мира с Гитлером превращается из противостояния инфернальному злу в событие прошлых лет. Уходит не ялтинско-потсдамский раздел мира – рушатся его принципы, первым из которых было молчаливое и непоследовательное, но все же ощутимо реявшее в воздухе с 1945 года табу на насилие и войну. Пала не биполярная модель мира – пал закон "сам живи и другим не мешай". Преступления нацистов в статутах Международного Суда назвали "преступлениями против человечности" – и это был очень правильный подбор слов. Мир начал вновь расчеловечиваться.

Изначально "юбилейным годом" в Библии был назван не день, когда событие повторялось, а день, когда оно заканчивалось. В "юбилейный год" по ветхозаветным законам рабов отпускали на свободу. Мы же сегодня не отпускаем рабов, а вновь выпускаем демонов ада. Именно сейчас идет демонтаж Нюрнбергской системы, сейчас, когда вновь легализуется право на нетерпимость и безжалостность. Процесс - когда столько народу заворчало "зачем победу празднуем?" - не случайный. Час пробил.

Насилие американского режима над пленными иракцами и узниками Гуантанамо одного происхождения с нигилизмом Интернет-спорщиков и открытым европейским антисемитизмом. Политкорректность и права меньшинств, геноцид как преступление и терпимость, права человека и мультикультурализм - все это стало возможным только благодаря Нюрнбергу, а Нюрнберг - благодаря победе во Второй мировой войне. Сейчас война уже почти стала прошлым, легендой – и новое поколение стало вновь освобождаться от химеры, называемой совестью.

Эпоха Нюрнберга окончилась. Повсюду те, кто некогда строили, ломают те конструкции, что возвели деды нашего поколения, поскольку удержаться в них больше невозможно. В Ираке, Европе, Израиле, США, России - всюду теперь, если враг не сдается, его уничтожают. Понятно, что противники стран-строителей современной цивилизации этими конструкциями не связаны. Понятно, что, только защищаясь от темных волн нового нигилизма, бывшие освободители стали бить тех, кто отрицает и их нормы и правила, и с ними их самих. Понятно, что на кону сегодня стоит само выживание бывших столпов и гарантов Нюрнберга. Но это уже неважно: в головах стали действовать не нормы мира, а нормы военного времени: согласись или погибни.

Адекватно ли ведут себя южане, любящие вещный комфорт Севера, но отрицающие все то, что позволило создать этот комфорт? Нет. И то, и другое неважно, потому что и северяне, и южане нападают не на реального врага, а на того, которого они себе выдумали. Реальные люди – это подмена монстров, живущих в нашем сознании. Много лет их сдерживал ужас перед последствиями войны. Теперь мы больше не боимся их – вплоть до того, что решили, что монстров больше нет, они не вернутся.

О, нет! Монстры никуда не делись и только ждут своего часа. Лучшее, что может сделать бес, как говорил К.С.Льюис – это убедить людей в своем несуществовании. Воистину, так, аминь. Когда мы стали говорить "мир, мир" – тут и постигла нас пагуба. Когда был наивно провозглашен "конец истории" – тут она и началась снова, и вновь с нулевой точки. Табу на насилие окончательно растаяло в головах и общества, и правителей. Поэтому та война, с Гитлером, больше нерелевантна. Колесо провернулось полностью. Мы уже давно живем в новой эре и воюем на новой войне.

Так или иначе, старый мир обречен. Но мы идем опасной дорогой, в конце ее - только легализация геноцида и права на расправу с тем, кто тебе не нравится. Нельзя обратить оружие против террора и потом поставить его в угол. Привыкнув безжалостно обличать врагов, не заметишь, как накинешься и на тех, кто рядом. Об этом могут много рассказать в США, где Patriot Act ударил не по террору, а по гражданским свободам. Об этом могут много поведать в Европе, где робеют перед псевдоисламскими ракальями и делают вид, что не замечают поджигателей синагог. Об этом вы узнаете в нашей стране, где чеченская кампания была использована для укрепления новой автократии. Была ли адекватна реакция стран севера на исламское наступление? Нет. Брюссель, Белый Дом или Кремль – не все ли равно, как зовется тирания, под флагом борьбы с врагом исподтишка пережимающая сонную артерию собственному обществу?

Закон кулака вместо кулака закона - вот плата за забвение Нюрнберга.

Через это надо пройти. И все же мне жутко. Отчасти потому, что и я - гарант Нюрнбергских статутов, и я готов разрушить их - лишь бы купить такой ценой избавление от большего зла. Но, пройдя через отречение от Нюрнберга, мы откатимся назад. Далеко назад. Экономика, технология, культура - пострадает и застынет на время все.

Мир снова идет в потемки. Это движение не остановить, пока мы не натворим новых ужасов, которые заставят нас самих ужаснуться тому, что мы сами натворили, и снова заключить перемирие на жизнь поколения. Все, о чем можно мечтать – это только б не откатиться слишком далеко, в дочеловеческие времена, туда, где мы еще не люди, а павианы. Наверно, я зря обижаю зверей – говорят, что из всех видов животных только человек в состоянии убивать себе подобных. Но лучшей метафоры у меня нет. В основе цивилизации лежит возможность сосуществования людей с разными взглядами, мнениями и правилами. Когда мы уничтожаем другого за то, что он другой – мы перестаем быть людьми. Создатели Нюрнберга были правы.

Даже если мы вернемся из начинающейся новой эпохи сияющего мрака - мы вернемся в другой мир. Снова оскверненный насилием, снова нуждающийся в новом Нюрнберге. Который опять демонтируют внуки тех, кто его построит.

Цикл насилия начинается снова. Мир обновляется, умываясь собственной кровью. Этот маятник Рока не остановить.

Кто знает, сколько скуки
В искусстве палача!
Не брать бы вовсе в руки
Тяжелого меча.
И я учился в школе
В стенах монастыря,
От мудрости и боли
Томительно горя.
Но путь науки строгой
Я в юности отверг,
И вольною дорогой
Пришел я в Нюрнберг.

Помоги нам, Господи.