Первое, что сделали иерархи Святейшего Синода, когда грянула Февральская революция – торжественно выбросили из зала своих заседаний царское кресло. Обязанные, казалось бы, до последнего сочувствовать прежней государственной власти и пресловутой «симфонии», деятели Церкви 1917 года с огромным энтузиазмом включились в мирской «общественный процесс». Впереди было много всего замечательного: им предстояло собрать Поместный Собор, восстановить патриаршество, приступить к долгожданным реформам и, как тогда любили говорить, «активно участвовать в жизни нашей обновленной, отныне демократической Родины». Вместо этого, как мы знаем, последовали гонения, наиболее последовательные сторонники независимой и сильной Церкви, вроде Митрополита Антония (Храповицкого), оказались в эмиграции, а в 1940-х условное царское «кресло» (в котором за неимением формального монарха восседал сталинский подручный товарищ Карпов) было, в каком-то смысле, внесено обратно в Синод – и прежняя жизнь возвратилась.

И вот в начале нового столетия, воспользовавшись очередной эпохой «послаблений», Церковь снова выходит в мир. И на этот раз уже не с либеральным пафосом прогрессивных батюшек и профессоров богословия 1917-го, но – в качестве претендента на роль светского, социального учителя, наставника общества. Первый явный шаг в этом направлении сделан: прошедший на этой неделе в Москве Всемирный Русский Собор принял хоть и формально небольшой, стилистически нейтральный, но все-таки очень значительный документ – «Декларацию о правах и достоинствах человека». Митрополит Кирилл в своем выступлении по итогам Собора возможно несколько преувеличенно назвал ее «эпохальным историческим и философским документом» - ничего радикального нового это обращение не содержит, но определенную страницу в церковной жизни все-таки открывает. По сути, приняв «Декларацию», Церковь впервые продемонстрировала всю серьезность своих общественных намерений. Представление самого текста было предварено выступлением Владыки Кирилла, речь которого обозначила смысловой центр послания: альтернативную, христианскую концепцию прав человека и несогласие Церкви с ныне существующей их трактовкой. Запад, по утверждению Митрополита, навязывает миру свое понимание прав человека, зачастую служащее оправданием безнравственности. Истинный же смысл человеческого достоинства основан на религиозных ценностях и традиционной морали, а не на свободе личности любой ценой. «Декларация» говорит о том же самом вполне отчетливо –

«Содержание прав человека не может не быть связано с нравственностью. Отрыв этих прав от нравственности означает их профанацию, ибо безнравственного достоинства не бывает.. Личность, реализуя свои интересы, призвана соотносить их с интересами ближнего, семьи, местной общины, народа, всего человечества… Существуют ценности, которые стоят не ниже прав человека. Это такие ценности как вера, нравственность, святыни, Отечество… Нельзя допускать ситуаций, при которых осуществление прав человека подавляло бы веру и нравственную традицию… Опасным видится и «изобретение» таких «прав», которые узаконивают поведение, осуждаемое традиционной моралью и всеми историческими религиями…»

Кроме общего рассуждения о недопустимости абсолютного первенства прав личности над коллективными ценностями, «Декларация» выражает и готовность Церкви к конкретной социальной работе - 

«Мы готовы к сотрудничеству с государством и со всеми благонамеренными силами в деле обеспечения прав человека… особыми областями такого сотрудничества должны стать… защита личности от произвола властей и работодателей, попечение о правах военнослужащих, охрана прав ребенка, забота о людях, находящихся в местах заключения и социальных учреждениях, защита жертв деструктивных сект, недопущение тотального контроля над частной жизнью и убеждениями человека, противодействие вовлечению людей в преступность, коррупцию, работорговлю, проституцию, наркоманию, игроманию».

Внушительный, и вправду правозащитный список. Так огорчаться или радоваться следовало бы, наблюдая подобный интерес Церкви к проблеме отношений личности и общества, а равно и к целому перечню извечных социальных бед?  

Прежде всего, стоит заметить, что совершенно ошибочно истолковали намерения Собора рассерженные правозащитники и либеральные журналисты – им, как всегда, показалось, что в лице Митрополита Кирилла на них наступает стародавний призрак тоталитарной византийской государственности и не менее ужасной «русской самобытности», жаждущей лишь одного: покончить с ненавистной западной цивилизацией. В действительности все обстоит прямо противоположным образом: Кирилл – как раз глава наиболее прозападного, «экуменического», как говорят консерваторы, направления в Русской Церкви, а «Декларация» Собора представляет из себя нечто настолько не похожее на пресловутую «византийскую государственность», что куда уж дальше.

Дело в том, что русское Православие, исторически зависимое от власти, всегда было решительно отделено от «общества» - да и общество, как таковое, в русской жизни не то чтобы активно присутствовало. Функция Церкви была двоякой – с одной стороны, один из пристяжных ремней административной машины, и только, но с другой – источник подлинно мистического, благодатного Духа, приобщение к которому в Православии всегда было крайне удалено от тонкостей и конфликтов социальной жизни. На Западе же (и католическом, и протестантском), напротив, веками господствовал, и до сих пор не вполне исчез, клерикализм в миру, совершенно Русской Церкви не свойственный, ибо властные и общественные ее амбиции были, повторяю, весьма ограничены всеми формами княжеского, царского и секретарского самодержавия. И вот теперь Митрополит Кирилл в каком-то смысле именно «идет на Запад», осуществляя трансформацию Церкви из института мистического, лишь формально отдающего кесарю кесарево – в активнейший социальный механизм, призванный, что называется, учить, лечить, шпынять и надзирать. Отсюда и внимание к таким типично католическим и протестантским сюжетам, как охрана нравственности, попечение над тюрьмами-школами-телевизорами и сам принцип «религиозных и нравственных прав человека». Казалось бы, ну как можно в православном контексте говорить о правах человека? Это Папа, очередной Пий или Лев такой-то, мог вести с либералами и социалистами борьбу за общественные движения, это Билли Грэм мог противопоставлять вашим правам – наши права, а вашему фонду – наши фонды. Для Русской же Церкви, какой она всегда была, человек совершенно не сводился к отпущенной ему юридической и общественной «территории», за которой якобы должен пристально следить священник – напротив, это сам прихожанин, оставив абсолютно всю эту пустую и мирскую суету за церковной оградой, должен был войти в храм и быть допущенным к Таинству. А то и вовсе уйти из мира – не случайно для Православия монашеское делание было всегда намного важнее, нежели какие-нибудь споры кардиналов и пасторов вокруг того, являются ли профсоюзы и дискотеки богоугодным делом.

И вообще: давайте не будем забывать, что само понятие «Декларации прав» автоматически заставляет нас вспомнить о Мирабо-Лафайете-Джефферсоне, о секулярном гуманизме, выросшем из Возрождения и получившем полное обоснование с Просвещением. «Права человека» - это только оно, и ничто другое, только защита личности, доминирующая над любым обычаем, любой традицией, и пытаться примирять одно с другим, заменять гуманизм и правозащиту специальным христианским соц-активизмом, устраивать между нами капиталистическое соревнование, кто кого сборет – ну что может быть дальше от Православия, от сакрального авторитета его прямой Апостольской традиции и верности принципу «царствие Мое не от мира сего».    

Но теперь, возможно, все будет иначе. «Начальство ушло», и государство в России отстранилось от социальной жизни, сосредоточившись на нефтегазе - и потому наиболее амбициозные церковные пастыри направляются туда, куда давно уже идет вся страна, а именно «в рынок», символически выражаясь. Иные проповедники, вроде о.Андрея Кураева, и уж тем более рьяные «православные граждане» давно уж начали занимать пустующее место властителей, блюстителей, комментаторов и мирских поводырей. В ходу теперь, и все больше и больше, этакие «церковные десанты» - выступления батюшки на рок-концертах и книги православного толкования на Гарри Поттера, «православное предпринимательство» и «политическое», а то и «атомное православие», «христианский подвиг Сталина», митинги, пикеты, религиозная война в СМИ и предвыборная «нравственно-церковная» агитация за, прости Господи, кандидата Януковича, пропагандистское жонглирование тяжелейшими проблемами рождаемости и абортов в исполнении высокоморального депутата от «Родины» Чуева, рассуждения того же Кураева или Холмогорова о «православной этике и духе капитализма». А теперь и вместо правозащитников армией или обывательской бытовой моралью тоже будут заниматься представители Владыки Кирилла – если и вправду возьмутся, конечно. Все совсем как в «Братьях Карамазовых», где Иван Карамазов, при поддержке отца Паисия, «молчаливого и ученого иеромонаха», также отрицает идею отделенности Церкви от гражданского и общественного суда. Иван, в частности, полемизирует с неким «духовным лицом», совершенно справедливо полагающим, что «ни один общественный союз не может и не должен присваивать себе власть – распоряжаться гражданскими и политическими правами своих членов». Это замечание аккуратно подходит к сути «Декларации» Русского Собора. 

Государство же, судя по всему, смотрит на мирские устремления священства со смесью равнодушия (заняты нефтегазом) и некоторого даже благожелательного любопытства – нельзя ли как-нибудь для пользы мелкого политтехнологического дела использовать такой поворот? Сами тактики из президентской администрации полностью чужды рвения переделывать мир согласно нравственному закону, но отчего бы не выставить священника новым публичным лицом, вместо раздражающего правозащитника? Новейшая деятельность Митрополита Кирилла вовсе не ими вызвана, но по-своему для них выгодна.

«Так случилось, что проживавший в это время у нас Петр Александрович Миусов особенно ухватился за эту идею Федора Павловича. Либерал сороковых и пятидесятых годов, вольнодумец и атеист, он, от скуки может быть, а может быть, для легкомысленной потехи принял в этом деле чрезвычайное участие…Так как все еще продолжались его давние споры с монастырем и все еще тянулась тяжба о поземельной границе их владений, о каких-то правах рубки в лесу и рыбной ловле в речке и проч., то он и поспешил этим воспользоваться..»

Та же простейшая истина, что погоня за «патриотическими» медиа-лицами может способствовать не самому лучшему перерождению церковных служителей, созданных вообще-то для совсем других целей – правящую администрацию, ввиду ее бескрайнего цинизма, осенить не может. И это не говоря уж о том, что правозащитники у нас хоть и дурны, не всегда умны, истеричны, параноидальны, берут сомнительные деньги и проч. и проч., но все-таки избиваемых, например, солдат, за которых некому заступиться, защищают именно они. И потому те же «Солдатские матери» обществу, несомненно, нужны, и втаптывать их в асфальт ни в коем случае нельзя, какими бы они ни были. А вот станет ли на их место священник, переключившийся со своих истинных обязанностей на посторонние цели – это еще большой вопрос, и может случиться так, что Россия, потеряв одно, так и не приобретет ничего другого взамен.

И все-таки, критикуя своеобразное «западничество» прошедшего Собора с его квази-просвещенческой «Декларацией», нельзя не заметить, что право голоса Церковь вообще-то в любом случае имеет. Да, превращение русских иеромонахов в кардиналов и пасторов, следящих за тем, что происходит у вас за занавеской, и еще в телевизионной программе, было бы печальнейшим делом, но совсем не интересоваться тем, что происходит в мире, лицо духовного звания никак не может. Избегая прозелитизма, нужно разъяснять всем тем, кто готов услышать, учение Спасителя – и в этом смысле никакого права указывать Церкви, о чем ей говорить нельзя, либеральные деятели не имеют. В конце концов, какой-нибудь Лев Пономарев, выражающий обеспокоенность «Декларацией» в половине газет, видать, не вполне понимает, что такое клерикальный таран на почитаемом им благословенном Западе.

Да, ужасно было бы видеть, как в русском Православии Фаворский Свет подменяется «православным предпринимательством» - но и воспрепятствовать процессу медленного обмирщения, коль скоро он начался, вряд ли возможно.