Начавшись в Воронежской области, соляная паника быстро пошла вширь, захватив Брянскую, Калужскую, Владимирскую, Тульскую, Московскую, Нижегородскую, Курскую, Липецкую, Тамбовскую, Рязанскую области – практически всю центральную Россию. В Курской области только за один день был сметен месячный запас, в некоторых областях цена соли возросла десятикратно. Попутно возник ажиотажный спрос на спички, сахар и мыло.
Исторически предмет ажиотажного спроса легко объясним. Соль, мыло и спички в советской истории – это стандартный предвоенный набор. Предвоенный не только в смысле реальной войны (хотя и в этом тоже - в июне 1941 г. после заявления ТАСС о превосходном качестве советско-германских отношений в западных областях СССР наблюдалась такая же ажиотажная скупка), но и в смысле войны ожидаемой. Всякое обострение международных отношений отдавалось (особенно в провинции) всплесками ажиотажного спроса на стандартный набор. Эхо войны отдавалось очень долго - одна из вспышек спроса была зафиксирована зимой 1979 г., во время китайско-вьетнамского пограничного конфликта. Мысль о китайской угрозе была тогда весьма распространена. Причем и эхо было очень давним - даже не Второй мировой (ажиотаж был накануне 22 июня, т.е. до начала войны), а как бы и не Первой.
Это при том, что в 1914 г. ничего подобного еще не было. Нужен был хозяйственный кризис 1916-17 гг., а в еще большей степени – разруха последующих лет с полным распадом хозяйственной жизни, чтобы война стала отчетливо ассоциироваться в сознании обывателя с практически полным исчезновением гражданской экономики и денежной системы. Триада же "соль – мыло – спички" имела, во-первых, жизненно важное значение, во-вторых, идеально подходила на роль суррогатной валюты. Без соли все-таки очень трудно есть – в особенности убогую пищу тяжелого времени, опять же соль – самый доступный консервант. Без мыла завшивеешь. Без спичек не вздуешь огонь. При этом соль, мыло и спички делимы, компактны и могут долго храниться – что важно для денежной единицы. При этом курсовая разница мирных и военных цен на элементы триады была очень велика, а сами соль, мыло и спички в мирное время были относительно доступны. Так граждане СССР еще с времен гражданской войны четко поняли, куда указывает невидимая рука рынка при угрозе перехода на пещерное существование.
Реально триада работала, как деньги, трижды - в гражданскую войну, в эпоху великого перелома и в Великую Отечественную, т.е. в эпохи, когда крайние народные бедствия, развал денежной системы и коллапс гражданских отраслей экономики сочетались с вынужденным допущением черного рынка. Троекратный опыт сформировал сильнейшее культурное переживание - на уровне безусловного рефлекса, передававшегося от поколения к поколению и устоявшего до конца СССР.
Нынешний ажиотаж свидетельствует о том, что культурные переживания советского времени способны пережить даже и слом общественно-экономического строя. Если в 70-е гг., когда периодически начинались закупки предвоенного набора, в ажиотаже участвовали люди, лично помнившие войну и роль суррогатной валюты, то сегодняшние покупатели уже не могут иметь личного опыта. Ведь черный рынок конца 80-х – начала 90-х все же был денежным и натуральный обмен был мало распространен (жидкая валюта, т.е. водка – это немного другой сюжет). Сегодняшняя скупка – это голос давно ушедших в мир иной дедов и прадедов, причем, судя по размаху ажиотажа, голос властный и повелительный.
Сила переживания - "Пережиток - он обломок // Древней правды. Храм упал, // А руин его потомок // Языка не разгадал" – еще и в том, что сегодняшний ажиотаж, как это и бывает при неразгаданном языке, куда менее рационален, чем в СССР. Тогда ажиотажные скупщики были движимы страхом перед большой войной с великой державой – Германией, Америкой, Китаем, – каковая война в их представлении могла быть только тотальной, по образцу Великой Отечественной, т.е. "все для фронта, все для победы" при страшно бедствующем тыле. Отсюда и ажиотажная скупка военной валюты. Колониальные войны (тот же Афганистан) не воспринимались как тотальные – ни реально, ни потенциально – и потому не порождали панических настроений и подготовки к неизбежно ожидаемому пещерному существованию.
Сегодня трудно предположить что Украина (единственная страна, о возможности войны с которой упоминалось в соляных очередях) может в какой-то степени сравняться, допустим, с китайскою державой - точнее, с образом китайской державы в народном сознании 60-70-х гг. Либо наши представления устарели – теперь уже и Украина может восприниматься, как держава, конфликт с которой обернется тотальной войной, либо имело место общее ощущение, что в мире сейчас все натянуто, как струна (магометанские карикатуры, персидская бомба, общее чувство неустойчивости миропорядка, при каковом чувстве соль, мыло и спички не повредят), либо – что представляется наиболее вероятным – никакого политического сигнала, указывающего на приближение войны или внутренней смуты, не было вообще, а сработала обратная логика. Т.е. не "будет война – надо срочно скупать соль etc.", а наоборот "соль пропала, ergo люди скупают, ergo будет война – значит надо скупать". Когда частный перебой с завозом соли так эффективно актуализирует давнее культурное переживание, уже не нужно заявления ТАСС или чего-нибудь в этом роде, а достаточно снабженческой накладки.
Над такой силой переживания можно посмеяться, можно ей удивляться, но когда сила явлена в таком объеме, это наводит на самые серьезные раздумья касательно прославленной в веках путинской стабильности. Если вопреки всякой рациональности и в условиях бездефицитной экономики (не при Брежневе живем) возможны такие выплески генетического страха практически на ровном месте, то не на ровном месте (а в нашей жизни всякое бывает) уж не знаешь, чего и ждать и что культурные переживания выбросят на поверхность в следующий раз.
