Приватизированные дачи Касьянова массой надвигаются на публику, как клоны в триллере. Картина отчасти пугает, но главное - она множит скорбь. Старая истина о том, что «какова власть, такова и оппозиция», здесь находит свое достаточно неожиданное, но безусловное подтверждение: Михаил Михайлович, вдруг ставший надеждой столь многих недовольных, был сам нынешней властью совсем недавно. И чье теперь это «дачное дело» - «правительства» или «оппозиции»?
Вновь государство обвиняют в том, что право носит избирательный характер. Спорить с этим в данном яснее ясного случае совершенно невозможно; впрочем, тут же следует отметить не меньшую очевидность того факта, что правоприменение всегда избирательно. Ведь попадаются не все. Чаще других - или неумелые, или слабые. Конечно - неудачливые. Во всем мире к этому списку добавляются еще и амбициозные. Те, кто претендуют на что-нибудь большое и значительное, всегда оказываются под «лупой» пристального и недружественного внимания. Почти неизбежно становятся жертвами провокаций – тут даже «Всю королевскую рать» читать необязательно. А те, кто неумел, слаб и амбициозен одновременно – попадаются неизбежно. Им самой судьбой предопределено быть неудачниками.
Любой судебный процесс отчасти показательный. Иначе не нужен был бы уголовный кодекс, и наказание назначалось бы в полной зависимости от конкретной оценки содеянного, которое всегда уникально. Чем современнее суд, тем больше он принимает во внимание личность преступника, условия его жизни, наличие умысла или аффекта и т.д. Соображения «политкорректности» или наоборот, национальной, социальной или иной вражды могут вести к скандальным вердиктам, которые иначе как «злоупотреблением свободой» назвать нельзя. Кодифицированное или прецедентное право необходимо, чтобы ограничить произвол. Не менее важно оно и для воспитательных целей – разве может существовать и пропагандироваться идея неотвратимости наказания без существования его объективной меры?
Российская власть вроде строит «управляемую демократию» и даже заявляла об этом полуофициально; в то же время она вводит суд присяжных, который есть самый фундаментальный, подлинный, мощный инструмент непосредственного и непредсказуемого народовластия. Положа руку на сердце, без истерик, демократических и «общечеловеческих» причитаний-завываний, - разве не справедливо оставить государству, добровольно отказывающемуся от своей воли определять судьбу людей в связанных с жизнью и смертью уголовных процессах, право на определенную избирательность и «показательность» дел по экономическим преступлениям, тем более имеющим коррупционно-политические оттенки? Причем необходимо трижды подчеркнуть: тут ни в коем случае не идет речь о наказании невиновных, но лишь о наказании не всех виновных. Не всех – не от правоохранительной немощи, а по сознательному государственному выбору.
Вопрос трудный и страшный по-настоящему. Истинная справедливость неизбежно приведет к 37-му году, на этот раз вполне законному и обоснованному. Истинная амнистия вынудит государство устанавливать еще более «управляемую» демократию. В отсутствие угрозы преследования за экономические преступления, для управления российской тотально коррумпированной элитой государству придется изобрести менее «гуманные» средства.
Каждый вправе дать на заданный вопрос свой ответ, в зависимости от убеждений, опыта, строя души, наконец. Но одно несомненно: избирательностью применения закона – будь она «правом воспитателя» или «злодейством тирана» - как кому подсказывает его система взглядов – власть пользоваться не умеет.
Михаил Михайлович Касьянов собрался быть главой сверхдержавы, а оказалось – «чижика съел». «Тырить» (теперь респектабельное слово) дачи – идея всем понятная, не бином Ньютона. Вроде, история для народа получается доступной, убедительной, поучительной. Вроде. Остаются только два вопроса к Кремлю. Как такая «некрупная» личность в течение четырех лет могла представлять такую большую страну? Перед собственным народом, на международной арене, в учебниках истории, наконец! И нет ли опасности, что подобная «украинизация» политической жизни не останется без нравственных и интеллектуальных последствий, переживаемых нашими южными соседями?
С Ходорковским как будто ситуация иная. «Цена вопроса» - десятки миллиардов долларов – как на Западе, как «у взрослых». Энрон - да и только! Но все, все, все – противники утверждали, сторонники не отрицали, - что налоги – налогами, но дело в другом – в скупке депутатов для лоббирования экономических интересов и продвижения политической карьеры. И что в результате? Михаил Борисович – в Матросской Тишине, а Дума, продающаяся, как выяснилось, оптом и в розницу, - на Охотном Ряду. Где логика, в чем смысл?
Коррупционные скандалы неизбежны и повсеместны. И серьезные и курьезные. Вот на днях выяснилось, что профсоюзные руководители "Фольксвагена" тратили общественные средства на интимные услуги «жриц любви». То есть – на проституток, как рубит правду канал Euronews. Прямо слово - стыд и срам! Хотя, по здравому размышлению, тут нашла свое проявление более понятная, более человеческая слабость, чем возжелать дачу злобного мракобеса и аскета Суслова. В любом случае, профкомовские забавы никак не могут существенно сказаться на качестве выпускаемых «Гольфов» или «Пассатов», а вот тень от конфуза экс-премьера волей-неволей упадет на многих действующих лиц, мешая им спокойно, без нервов исполнять свои должностные обязанности.
Нелады с законом в коридорах власти и вокруг них не могут не ослаблять или даже подрывать государственность. На всяческих разоблачениях делают карьеру, прежде всего, демагоги и популисты. Гдлян-Иванов поучаствовали в разрушении СССР; Руцкой чуть было не развалил Россию; история еще не сказала своего последнего слова про Лукашенко и Саакашвили. Как бы к вердикту не пришлось присоединяться также и географии.
Коррупционные разоблачения в современной России - по крайней мере, самые громкие из них и имеющие юридические последствия – возникают по инициативе самой верховной власти и носят весьма неуклюжий характер. Такая их специфика ведет к трем вредным последствиям.
А) Разрушительной энергии самого события
Б) Девальвации права от спекулятивного его использования
В) Неспособности организованного государством избирательного правоприменения пробудить волну «очищения гневом». Пусть эти эмоции и носят преимущественно иллюзорно-компенсаторные функции, в ограниченных дозах и при должном информационном сопровождении они в состоянии послужить общественному прогрессу.
История никогда не творится в «белых перчатках». Можно и нужно преодолевать брезгливость к ограниченно неправедным средствам, используемым ради достижения безусловно правильных целей. Но российское государство применяет гомеопатический яд если не в «лошадиных» дозах, то явно не по назначению. То, что надо глотать – втирает, мазь принимает перорально.
Ходорковского следовало сделать «неопасным» для государства без применения насилия тюремных решеток, а при некоторой изобретательности – он мог бы стать и союзником Кремля. И бизнес предстал бы перед грядущими выборами много более осторожным, не будучи уверенным, как сегодня, что «второго ЮКОСа» российская экономика выдержать не способна. И не пришлось бы ныне «нейтрализовывать» Касьянова ценой общественного уважения к власти. Уважения, которое теряется из-за новых клякс, упавших на ее и так не белые одежды. И главное, из-за того, что каждому теперь ясно: власть боится даже Касьянова.
А что касается практики избирательного правоприменения, то вспоминается универсальный афоризм Ежи Леца: «Сколько раз осуждали преступление. За его никуда не годное исполнение».