Когда последние остатки зимнего снега исчезают и Москву ежедневно поливают непродолжительные весенние дожди, мне, в отличие от прилетевших птиц, хочется убраться куда-нибудь. Это, конечно, капризное желание: я люблю Россию, и я люблю Россию весной, так что, нет, уехать хочется не из-за превратностей московской весны, не потому, что я скучаю по родине, и вовсе не из-за того, что мне не нравятся жаворонки. Но, пожалуй, если прямо сейчас объявить почему, подозреваю, что 95% процентов читателей перестанут от оскорбленных национальных чувств читать, или - хуже - пойдут на форум и станут осыпать меня бранью. А потому постараюсь объяснить детальнее.

9 мая – мой самый любимый российский праздник. Да, за исключением Дня сурка, он, наверное, вообще мой самый любимый праздник. Это трогательное воспоминание о том, что реально случилось в этой стране всего 60 лет назад и настолько это было страшно, печально и бесчеловечно. Но и вместе с этим - это праздник великой, торжествующей и человечной победы. Это в то же время и траурные поминки по погибшим, и воспевание подвигов тех, кто прошел эту войну. В один день вспоминают ужасы прошлого и радуются надежде на будущее. Короче говоря, 9-го мая ежегодно сливается праздник исторической победы России над Германией с вневременной победой жизни над смертью, веселья над скорбью, великого над гнусным и даже весны над зимой. Это день национального единства между всеми людьми всех политических убеждений и поколений (вещь редкая в любой стране); день, в который дети благодарны своим родителям, бабушкам и дедушкам за то, что они сделали, а бабушки, дедушки и родители могут смотреть на своих детей и гордиться собою. Такой праздник, наверное, уникальный в мире. Такого праздника на моей родине точно нет.

Но что меня смущает тогда? Живя в России, иностранец сталкивается со многими переживаниями, приключениями и всякими разными случаями, которые ему непривычны. Бывают и приятные (пиво пока еще можно пить на улице, поезда ходят по расписанию, и радует само существование такой вещи, как маршрутки), неприятные (цены в Москве, уровень вежливости продавщиц и другого обслуживающего персонала и тот факт, что совершенно невозможно находиться на улице больше 5 минут и не слышать какую-то глупую песню про черный BMW) и просто мистические (понимание водителями правил дорожного движения, факт, что шахматы считаются видом спорта, и то, что каждая квитанция, которую мне выдают, должна быть сорвана наполовину).

Одним же из наиболее неприятных, может быть, даже мистических и, увы, часто повторяющихся приключений в российской жизни являются две любимые многими русскими темы разговора с американцами. Первый разговор (его общие черты редко меняются) заключается в попытке сделать так, чтобы я сказал, что я не люблю негров. Понятное дело, я, дескать, политкорректный и поэтому не могу сказать это открыто, но все же, если по-честному, между нами, ты можешь нам признаться, что ты их не любишь (или, что они ленивые, наглые или еще что-нибудь такое). Ну, это ладно. Этот разговор, хотя частый, меня не очень смущает, и справляться с этим не сложно. Нет, я не только политкорректный. Я на самом деле ничего не имею против негров. Точка.

Но второй разговор я выношу намного хуже первого: это разговор о Великой Отечественной войне. И конец апреля, и начало мая, по понятным причинам, горячая пора для этого разговора. Опять же, само содержание разговора удивляет гораздо меньше, чем частота, с которой я его встречаю, и разнообразие людей, которые его поднимают. От тех, с кем я только что познакомился, до тех, кого я уже считаю родными – от случайных спутников в моем купе до хозяйки, у которой я долго снимал комнату – почему-то все эти люди считают необходимым поднять со мной тему Второй Мировой войны. Но в устах всех этих разных людей разговор следует одной стандартной схеме. Начинается он с заявления, что Советский Союз победил Германию (я всегда соглашаюсь), что Америка вообще не помогала Советскому Союзу (я напоминаю о $120 миллиардов в сегодняшних долларах лэнд-лиза, но потом молчу), что Америка не имеет права гордиться войной, так как русских погибло намного больше (как будто для того, чтобы гордиться, надо прежде всего страдать), что Америка и Великобритания специально не открывали второй фронт до 44-го г. (я парирую только напоминанием, что США были заняты войной с другой страной, которая на них напала). Заканчивается же разговор тем, что мне объявляют, что Советский Союз победил также и Японию (на этом  этапе я уже кипячусь, но так как я не первый раз участвую в этом разговоре, кипячусь молча).

Я здесь не хочу спорить о том, кто выиграл войну или почему высадка союзников в Нормандию произошла именно тогда, когда произошла. Я не историк, и в этом вопросе не более компетентен, чем любой другой. Я и, как мне кажется, большинство образованных американцев, понимают, что победил Германию Советский Союз. Нет, я даже не хочу спорить о том, как хорошо американский или российский обыватель знает историю. Подобно тому, как многие здесь приписывают Красной Армии победу над императором Хирохито, я не удивился бы, если бы многие американцы затруднились ответить на вопрос о том, воевал Советский Союз за или против Германии.

Дело совсем не в этом. Дело в другом – в почти патологической частоте, с которой люди поднимают эту тему разговора почти вдруг, ни с того, ни с сего. Я понимаю, что Великая Отечественная война играет исполинскую роль в российской коллективной идентичности. Тем более, я сам удивился, что она играет такую большую роль в идентичности американской, о чем свидетельствует мое неожиданное негодование. Но Россия, в отличие от Америки, воевала за свое существование: ставки и, соответственно, потери были намного выше. Именно из-за огромного урона, который война нанесла России, все здесь чувствуют, что День победы не обыкновенный праздник. Тем не менее, мне не понять, почему я должен столько раз слышать о том, как Советский Союз спас весь мир, а не о том, как США, Великобритания и Россия вместе воевали. Мне не понять, почему никто не хочет думать о том, что огромные людские потери в Советском Союзе могли быть меньшими, если б Советским Союзом не правил деспотический безумец. Почему ни слова не может быть сказано о том, что хотя Великая Отечественная война началась в 1941 г., Советский Союз участвовал во Второй Мировой войне практически с ее начала в 1939 г. Я имею в виду, конечно, Польшу, Финляндию, Прибалтику и Румынию - страны, в которых Советский Союз далеко не выступал как жертва иностранного агрессора-захватчика.

Но самое удивительное даже не в пристрастных трактовках истории. Они в некоторой степени существуют везде и всегда. Даже если допустить, что самая ортодоксальная сталинская ее трактовка была верна и Америка только и думала, как причинить вред Советскому Союзу, я все равно не понимаю, как люди, тем более столько практически не знакомых мне людей, могут предлагать иностранцу этот разговор. Когда я говорю с японцами в Америке, я их не заставляю восхвалять американскую послевоенную реконструкцию. Я также не извиняюсь за Хиросиму или Нагасаки. Вернее, я про войну просто не говорю. Я также не требую благодарности от европейцев за план Маршалла и не заставляю южнокорейцев признаться в том, что, если бы не мы, они бы все голодали под ярмом Ким Ир-Сена. Я думаю или, по крайне мере, надеюсь, что большинство моих соотечественников поступают так же.

В русской бесхитростности и откровенности есть что-то обаятельное и освежающе приятное. Теперь, после долгого пребывания в России, меня часто раздражают брезгливость и чрезмерная политкорректность многих американцев по некоторым вопросам. Мне нравится то, что можно спросить человека, сколько стоит его новая машина или сколько он зарабатывает. Однако когда речь идет о вопросах истории и отношений разных государств, бесхитростность, как правило, не так уже приятна и обаятельна. Но, в конце концов, я наверняка готов примириться со всем этим, если такой разговор будет сопровождаться хотя бы кивком  в знак признания вклада США в общую победу хотя бы от одного человека, чей дедушка воевал на фронтах Великой Отечественной.