В ночь с 12-го на 13-е октября на 23-м километре Ленинградского шоссе обрушился пешеходный мост и погибли люди, я оказался в непосредственной близости от места событий. Когда в темноте еще не было видно, что случилось впереди (в результате аварии были оборваны провода, и фонари погасли), стоя в мгновенно возникшей, непривычной для полуночи пробке, я понял, что что-то серьезное, поскольку буквально через пару минут в зеркало заднего вида увидел маячки милицейской машины и трех машин «скорой».
Маячки мигали, но не приближались: спецмашины тоже попали в пробку и не могли проехать к умирающим и раненым. Ярко-синее мигание многие водители расценили как сигнал, что дело – труба, и, вместо того чтобы постараться пропустить служебные автомобили, стали разворачиваться, чтобы вернуться на МКАД, устроив в итоге полноценное двустороннее движение на одной полосе. Причем левостороннее: два правых ряда машин двинулись назад, а два левых, все больше уплотняясь, по-прежнему пытались продвинуться вперед, борясь за каждый сантиметр.
Мы остались в левых рядах, и мой извозчик – человек, промышляющий время от времени перегоном подержанных иномарок – посетовал, что не принято у нас, попадая в пробку, стараться оставлять перед собой пространство для проезда спецмашин. Он рассказал, как, оказавшись впервые в пробке на автобане в Германии, вырвался из нее, проехав километров пять по подобным «дыркам». Искренне при этом удивляясь, почему немецкие водители не догадываются сделать то же самое. А немцы, в ожидании разрешения ситуации спокойно попивая кофе из термосов, вслед ему крутили пальцем у виска.
Пока извозчик рассказывал, выскочившие из «скорых» санитары бегали по дороге и уговаривали водителей посторониться, хотя им деваться было уже практически некуда. В то время как милиционеры просто скучали в своей машине, выключив сирену. Наконец, кортежу с мигалками удалось прорваться, и мой извозчик, будучи человеком воспитанным, тоже изрядно попотел, чтобы вжаться в гущу пробки и пропустить спецмашины. Но, будучи воспитанным все же в России, а не в Германии, сразу же вырулил, чтобы увязаться за кортежем и промчаться за ним дальше тем путем, который все же потом решились отгородить милиционеры, поставив свою машину поперек шоссе. И вскоре мы доехали до места происшествия, где рядом со свалившимся на дорогу пролетом моста «обнял» кабиной его опору «КамАЗ»-бетономешалка. А там это месиво уже все, включая пассажирские автобусы, объезжали прямо по грунту. В общем, все крутились, кто как мог.
Через минуту, весьма довольный своими маневрами, и в самом деле в той ситуации сэкономившими нам, быть может, не один час, извозчик изрек: «Есть такая русская пословица. Если нельзя, но очень хочется, то можно. Я думаю, те же немцы ее никогда бы не поняли. Для них – если чего нельзя, то они об этом даже думать не станут».
Истину говорит извозчик. Среднего россиянина от нарушения запрета может отвести в лучшем случае боязнь наказания – и то самого несмелого. Среднему же европейскому жителю и в голову не придет нарушать порядок, заведенный в его стране.
Не то чтобы европейцы – истинные патриоты, а мы – нет. И варварство русское тут ни при чем. Просто немец знает наверняка: если он никогда не станет делать того, что нельзя, у него будет достойная жизнь, стабильность и перспективы. Русский же весьма справедливо рассуждает наоборот: если не делать того, что нельзя, то в жизни вообще никогда ничего не будет.
И дело все в том, что в нашей стране нам, ее гражданам, слишком много чего нельзя. Вот даже взять ту самую ночь. Попавшим в пробку на Ленинградке водителям нельзя было устраивать броуновское движение вместо дорожного – но как еще быть, если точно известно, что здесь, в отличие от Европы, стражи порядка о них не позаботятся, а лишь тупо перекроют дорогу и будут накапливать пробку до бесконечности.
Мне нельзя было садиться в машину частного извозчика, не имеющего соответствующей лицензии – но, в отличие от Европы, здесь я никогда не сяду в легальное такси с шашечками, потому что за рулем такового, как правило, сидит грубый приезжий негодяй, не знающий ни города, ни стыда, и стремящийся слупить с меня втридорога. А погибшая вместе с водителем КамАЗа женщина, которую журналисты в телесюжетах и публикациях об аварии деликатно называли пассажиркой, не должна была в Химках залезать к нему в кабину – но, в отличие от некоторых стран Европы, здесь проституция не разрешена, и кроме как на обочине, мужчина больше нигде не мог купить часа платной любви.
И, что печально, различных «нельзя» становится у нас все больше и больше. Запретительных инициатив и нововведений уже рождено столько, что за ними и уследить нельзя. Любое новое «нельзя» неизменно объясняется стремлением к порядку и безопасности. Однако все происходит с точностью до наоборот. С каждым новым запретом растет число нарушений этих запретов. А вместо порядка и безопасности они порождают хаос - броуновское движение граждан, стремящихся каждый на свой манер пробиться через пробку запретов.
