Недавно в моем доме был поставлен рекорд.

Сначала в нем забарахлил насос, закачивающий нам воду (это все я раскрутил уже задним числом). Пришла бригада местных специальных людей с ключами на восемнадцать. Благодаря ее вмешательству электрощитовая, питавшая, в числе прочего, и насос, сказала «ага», и погибло еще и электричество. Тогда специальные местные люди с ключами на восемнадцать призвали в качестве богов из машины отдаленную бригаду скорой электрической помощи с ключами на двадцать шесть. С их ли помощью или в качестве финального салюта отключились батареи. Выяснив все эти перипетии, я тихо, в полной темноте лег на диван, укрылся пледом, слушая, как остывает квартира, и уговаривая себя не идти в сортир, потому как бачок наш оказался на удивление мал и пятый раз уже отказывался брать на себя функции целого насоса. Так я лежал, сочувствовал восточным регионам нашей страны и думал думы.

Когда-то, думал я, когда нами мудро правил Генеральный Секретарь, с началом зимы родители мои забивали все щели в окнах резиной и мирно зимовали вместе со мной, изредка матерясь на гаснущий примерно на два часа свет. Теперь у меня на окнах стеклопакеты, у кровати мирно отдыхает обогреватель мощности хорошей электростанции, а я посреди процветающего под мудрым руководством мэра мегаполиса медленно превращаюсь в Кая, которого прибрала к себе Снежная Королева. И еще я думал о том, что в благословенные времена резины на окнах телефон для матюгов был один. Потому что контора была одна, и  работал в ней Вовка-слесарь, отец моего одноклассника, который довольно бодро обилечивал своим неустанным трудом целый микрорайон. Теперь же пол телефонной книжки уписано у меня номерами с пометками: «Суперсантехник», «Сюда звонить в крайнем случае – баба кусается», «Служба спасения. Кодовые замки не открывает» и все такое. По поводу последней записи я даже вспоминал, откуда она взялась: приятель мой, как-то вернувшись домой, обнаружил, что замок на входе в дом замерз и на нажатия кнопок только лукаво пишет прочерки – мол, милый мой, хороший, догадайся сам. Приятель позвонил по мобильному телефону в службу спасения. Там его очень вежливо выслушали, а потом сказали, что такие замки вскрывать то ли не имеют права, то ли просто не вскрывают – по личным причинам. Но не это главное. Главное, что напоследок, в два часа ночи и двадцать градусов мороза они сказали ему: «Ну, спокойной ночи, молодой человек».

Приятель мой был так взволнован последней фразой, что залез к себе на третий этаж по какой-то металлической загогулине, подпирающей крышу подъезда, через саму крышу подъезда и предусмотрительно выбитое пацанами стекло на лестничной площадке, спасибо им, засранцам. С тех пор очень гордится собой. И чувством юмора своих соплеменников.

Все это, думал я, не свидетельство какого-то бардака в коммунальных и прочих службах, призванных спасать граждан и облегчать им жизнь. То есть, конечно, свидетельство, но уже такого атмосферного свойства, что размышлять над ним совесть не велит. Хочется чего-то более глобального уже. Не такого избитого.

И вот идут на ум рассуждения второго порядка: раньше, во времена оконной резины, средоточие зла было настолько хорошо известно всем живущим в одном микрорайоне, что я прекрасно помню, как мужики, в домах которых отключили свет под Новый год, просто собрались и пошли по популярному адресу и начистили, даже, кажется, кому-то там рыло. И электричество от этого рыла зажглось. От искр, вероятно, из глаз. Теперь – не то. Теперь ты звонишь в ДЭЗ, а там жалуются на РЭУ. Звонишь в РЭУ, а там говорят, что всему виной эти, которые из машины – не тот предохранитель вставили. Звонишь в машину (между прочим, у всех мобильные телефоны) – а там тебе велят не пудрить мозги, спуститься на первый этаж, открыть общий щит и дернуть пару тумблеров. Потому что они уже третий год говорят ДЭЗу, что надо поменять предохранители, они не той мощности, ибо ДЭЗ пожидился, и их постоянно выбивает. Я спускаюсь на первый этаж и, подобно Прометею, даю всему подъезду свет. Это тоже наполняет меня гордостью, но для чего же я крутил телефон по стольким номерам?

Короче, понимаю я, есть одна вещь, которая нашему человеку противопоказана. И это не чрезмерное потребление того, от чего дохнут северные народы. Это – интеграция. Или попросту – взаимодействие.

То есть, смысл в том, что пока ключом на восемнадцать заведует один человек, он преисполнен не то чтобы ответственности – этого от нашего человека даже Господь Бог не осмелится требовать, - но страха Божьего на предмет, что придут и в рыло дадут, потому как всем известно, у кого ключ. Когда же ключи розданы по десятку лиц, начинаются каникулы в Простоквашино. Как это получается – Бог весть. Но каждый из интегрированных четко знает, кто виноват в проблемах того или иного дома, и что этот виноватый – не он. Главное – они не со зла. Они не издеваются. Они взаимодействуют.

Потому что у нас третий путь и в ключах тоже. В иных странах, может, и есть идиоты, которые подменяют функции друг друга в случае чего, и у них у каждого – по одинаковому ключу. Наше устройство ключей хитрее: у нас каждый ключ – это пазл. Каждая служба владеет только его частью. Чтобы он заработал, надо собрать и единою черною волей сковать всех вместе. Пока около трансформаторной будки не танцует человек двадцать – можно быть уверенным, что последнюю деталь пазла еще не подвезли и в будку лазать никак нельзя. Ибо службе спасения требуется разрешение РЭУ, тем – тетушка из ДЭЗа, которая постоит и проконтролирует, тетушке – указание от аварийной службы, аварийной службе – уведомление от службы спасения. И спасения, ясно, никакого нету, хоть ты пятнадцатью обогревателями обзаведись.

Нашему человеку необходимо жить в несколько подкорректированной угрюм-бурчеевской утопии. Его надо сажать на идеально квадратный участок земли и разрешать работать на нем одному, ни в коем случае не взаимодействуя с соседом. Все эти разговоры об общинности, артельности и соборности – они для предвыборной кампании блока «Народная воля»: можно почитать Лескова или Мельникова-Печерского, чтобы не обольщаться на данный счет.

Наш человек привык жить своим умом, при первой же возможности организовывая свою собственную службу, дублирующую еще десять таких же, и выбивая себе часть ключа под это дело. Целесообразность его конторы его не волнует никоим образом. Конкурентоспособность – тоже. Ибо пока у него на руках хоть кусочек ключа, о какой конкуренции может идти речь? Все равно без нас не начнут. Это никакая не бюрократия. Бюрократия – это когда некто может решить проблему одним движением пальца, но, согласно циркуляру, гоняет тебя по всем этажам. У нас проблему могут решить только всем миром. Только сложив все детали. Только провзаимодействовав. Собственно, это и называется артельностью.  

Вот почему нам никак не подходит обычный капитализм – у нас свой капитализм, артельный. Он, конечно, неудобен, зато сколь эстетичен: у всякой службы – свои знаки отличия, машины блестящие, светящиеся костюмы – не жизнь, а Хеллоуин бесконечный. Поэтому, когда вам захочется отругать какую-нибудь диспетчершу за то, что ваш компьютер помахал вам ручкой, – остановитесь. Не занимайтесь ерундой. Члена артели ругать бесполезно: он все равно не обладает всей полнотой власти и информации. Как какой-нибудь связной Штирлица. Он не стрелочник – это все устаревшие представления. Он – интегрированный. Или попросту - взаимодействующий.

Вот почему с таким захватывающим интересом слушаются заверения милицейских чинов или Валерия Павлиновича о том, что все службы «работают во взаимодействии». Надо только правильно понимать эту фразу. А означает она – спасайся, кто может. Чем, вы думаете, занимались милиция и ФСБ лет восемь назад, когда устроили перестрелку друг меж другом прямо посреди бела дня в столице на людной улице? Правильно. Взаимодействием. 

Так что внимательно слушайте заявления Юрия Михайловича, Валерия Павлиныча и просто милицейских чинов. Чтобы в другой раз не попасть под перекрестный огонь взаимодействующих структур.