Сентября 20 числа
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Оно, конечно, приятно в смысле общечеловеческом, однако факт вышел презабавнейший. Вставши, взялся я, по обыкновению, за перо. «Необходимы срочные меры», - написал я было, но перо как-то само вывело: «Необходимы срочные мэры». Я оглядел его со всех сторон, чтобы понять, откуда же исходит этот турецкий акцент, но ничего не нашел. Не из пера он, стало быть, исходит, а из меня самого. Престранно. «Необходим мэр в Чечне», - написал я, хотевши сначала написать «мир». Тьфу! – подумал я и тотчас зачеркнул. «Да здравствует мэр во всем мэре», - написал я потом и, радостный, отправился в департамент. Я бы и не пошел туда вовсе, если бы не надежда встретиться с казначеем, составившим смету на новый проект мой – установку на Лубянской площади памятника Дзержинскому. Бестия казначей сказал мне, что смета готова, но общественность требует памятника не устанавливать, мол, дело это богопротивное, и начальнику департамента не понравится. Я показал казначею кукиш величиною с чиновничью голову – да так, что он спрятал от меня свиное рыло свое в ту же минуту. Потом пришли журналюги, либералы проклятые, и стали допытываться, отчего это я желаю установить этот памятник, произведя смущение в умах сограждан. Я сделал им кислую мину и ответил, что памятник есть произведение искусства, высокое в своем роде, так что не ихнего ума это дело – ихнее дело пописывать себе, без запятых, без точек, без слога. Да и как же это может быть, чтобы памятник запретили устанавливать. Не позволят этого. Во-первых, Англия не позволит. И потом, политические дела всей Европы таковы, что памятник необходим.
Октября 3 числа
Снились мне опять бутики. Тридцать тысяч одних бутиков. Даже презабавно вышло: куда ни кинь – всюду бутик. Выхожу я на Пушкинскую площадь и говорю: все лжет эта ваша Пушкинская площадь! И Болотная лжет, и площадь Крестьянской заставы, и Маяковская, и все, положительно все площади лгут. И только сказал я это, в воздухе сделалось такое необыкновенное шевеление, и площади куда-то разом исчезли, точно провалились все, будто прорыл кто-то под ними траншеи. И вместо всей Москвы возникла одна только Манежная площадь с бутиком сверху, снизу, снаружи и внутри, справа и слева и даже сбоку где-то примостился бутик – уж не знаю, каким таким образом. Эх, какое богатое убранство! Какие зеркала и фарфоры! Это меня удивило даже: как же это случилось так, что величие мое дошло до такой огромности. А один бутик был даже у меня дома. Захожу домой, а там эфирные создания примеряют шляпки. И одна говорит другой: «Знаешь ли, Меджи, нынче в большой моде шляпки круглые с козырьком». А та ей отвечает: «Ах, не может быть!». Глупая. Как же это не может быть, когда так оно и есть. Я хотел было ей сказать об этом, а потом подумал: э, нет, брат, лучше подать сразу в суд. Потом я хотел было подать в суд на гостиницу «Москва», потому что даже слово это мне слышать противно, но вместо суда тоже был бутик, и пришлось просто разрушить гостиницу – и все тут.
Ноября 4 числа
В восемь часов отправился в департамент. Директор показал такой вид, будто он не знает меня вовсе, а знает только шеф-министра полиции, который, известное дело, метит на одно из моих мест. Во-первых, это не на пользу Отечеству. Во-вторых, это тоже не на пользу. Я со своей стороны сделал вид, что вроде между нами ничего и не было. Посмотрел, посмотрел, вижу, ничего так. Вернулся из департамента. После обеда по большей части лежал на кровати, потому что не было сил встать.
Мартобря 31 числа
Этот директор департамента положительно не видит во мне никакой светлой головы. Между тем я сегодня все утро читал газеты. И после снова сел писать. И как-то оно получилось так лихо у меня: «Нужны мэры, чтобы всемэрно поспособствовать повороту рек в Срэднюю Азию, чтобы казна наша от этого переполнилась сверх мэры и лучше всякой полноводной реки». Товарищ столоначальника заметил и стал глядеть на меня этаким неодобрительным взглядом, будто не хочу я славы директору нашего департамента через этот великий проект. А я хочу. Я хочу ему славы, коли способен он за нее заплатить мне. И можно ли измерить размеры этого? Никак нельзя. Мощные потоки потекут к казахцам и киргизцам, возвращаясь оттуда кисельными реками в молочных берегах. Сменится вся европейская политика через это. Департамент наш сделается департаментом воды. А после рек, подумал я, мы перейдем к морям, а после морей – к океанам. А что будет после? – думал я. Ничего не придумал и написал: а после – хоть потоп. Написал, запечатал и отправил в департамент. Эге, представляю, как там они все переполошатся. Что? Что? Что такое? А это я. Так-то.
Никакого числа. День был без числа.
Чеченские сепаратисты не хотят денег. Даже странно. Всю первую половину дня думал, как же это такое может быть. Положительно тут что-то не так. Решил ехать самому разбираться. Признаюсь, так и не понял, как такое бывает. Хотел сначала войти к ним и объясниться, но потом передумал. А так только – посмотрел не слишком гневно, но и не слишком благосклонно в телекамеру и помолчал в тряпочку. Наверное, они хотят выбрать короля Испании из числа заложников. Три дня держат, никак не могут решить, кому быть королем. Между тем хотел я им сказать, что этот король я. Признаюсь, меня даже как будто молнией осветило при этой мысли. Однако то была не молния, а сигнальная ракета. Я осмотрелся окрест, и вижу, что побежали какие-то люди вовнутрь. Почему же это вы меня, короля, оставляете тут одного? – хотел я крикнуть им, но язык у меня совершенно отнялся, будто его никогда и не было. Потом стали выносить оттуда наружу людишек – все больше и больше, океан людишек, кровавые реки, повернутые вспять. Я спрятался от них в одной-единственной карете скорой помощи и крикнул кучеру: «Погоняй!». Мы помчались во весь опор, ибо по природному гуманизму своему не могу я видеть страданий умирающих. Я было думал совершенно, что мы уже в Испании, но тут сорвали с меня кепку и выбрили голову, и без того совершенно выбритую. Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду. За что они мучат меня? И что могу дать я им? Пусть сами дадут мне третий срок. За два предыдущих я ничего не имею. Это все жена моя... А знаете ли, что у алжирского бея под самым носом шишка?