Журналистов я не люблю. То есть, все их не любят, ну и я тоже. Чего их любить? Поганый народ. Я сам – не без греха, так что о нелюбви своей пишу с опаской, засим что к ним принадлежу. Но – как на духу. Раздражают. Лезут всюду, врут нагло. Короче, you name it. Я пока перейду к другой теме. Как пишут в романах, «но вот однажды…»

Но вот однажды решил я вступить в одну общественную организацию. Типа клуба. Все как обычно - написал, зачем, почему, приложил рекомендацию члена клуба и стал ждать, покамест неделю будут мою кандидатуру обсуждать. Обсуждали. Иногда присылали мне вопросы. Потом постановили: «Сойдет. Хотя и журналист».

И далее, уже в клубе, не раз я слышал что-то вроде «Вы правы, хоть вы и журналист…» Или там «жаль только, что вы журналист, а так я с вами целиком и полностью…» Все это явно вылетало из людей спонтанно, как слово «бля» у шоферов на битой дороге. Я и не обращал внимания: не будешь же шоферу пенять, коли у него подвеска разбалтывается от такой гадости. Но однажды меня это почему–то задело сильнее обычного – от усталости или там по врожденной подлости характера. Но – я взвинтился. Общался со мной то ли отставной, то ли сильнодействующий военный. Я ему и говорю: «Слушайте, я же не присовокупляю каждый раз в беседах с вами «жаль, что вы военный». Хотя кто пропустил в Буденновск через блокпосты Басаева чуть ли не на танке, подаренном ему Новодорской, кто толкает чеченцам ПЗРК и прочие чудеса оборонной техники, всем, в общем-то, давно и хорошо известно. В чисто человеческих единицах люди в погонах ухлопали гораздо больше невинных людей – и тем не менее… Я себе отдаю отчет, что везде не без урода, так отдайте себе его и вы…»

Ну, договорить я не успел. Вылетела граната из монитора, а за ней полетели в меня тапки и сапоги всех, кто нашу беседу наблюдал. Я этот артобстрел пережил. Потом мы даже помирились. Но, как говорится, осадок остался.

В самом деле, вот рухнул сколько-то месяцев назад дом в Питере. Почему рухнул? А строители фундамент срыли. Между прочим, были трупы. Приятель мой въехал в новую квартиру в новостройке, а там стены – как у Эдгара По в рассказе «Колодец и маятник». Только что не движутся, хотя он не замерял: может, уже и поехали. Однако ж ни одного строителя никто пока не поприветствовал фразой: «ну здравствуй, хоть ты и строитель…»

Другой мой приятель пошел лечиться от невинной бессонницы. Заплатил денег. Ему за эти деньги врач три месяца сыпал каких-то препаратов, так что, когда он, то есть врач, попросту сбежал, оказалось, что мой приятель – натуральный наркоман. Теперь он спит в больнице. Очень хорошо спит, этого не отнять. Однако ж ему никогда не придет в голову отныне приветствовать человека в белом халате: «Ну, здравствуй, хоть ты и доктор…»

Да чего там. У нас в доме ежемесячно отрубается горячая вода. Затем отопление. Затем свет. Однако ж никто из жильцов не вышел еще на человека с гаечным ключом с фразой «Хоть ты и коммунальный работник, но все же здрав буди, сволочь…»

А журналисты – да. Получают. Не отходя от кассы. Это есть такое правило хорошего тона и новая общественная ценность – ненависть к «журналюгам». Которые всегда врут и желтые с ног до головы.

Характер ненависть к журналистам носит совершенно классовый. Такой, какой носила хрестоматийная некрасовская ненависть простого мужика к попу. Который не только читать умеет, но еще и с амвона жизни поучает. А сам не пашет и не сеет. То есть, существует молчаливое большинство и трындливое меньшинство. МЫ и ОНИ. ОНИ зомбируют НАС, простых и честных военных, докторов, слесарей и строителей. Они говорят нам ложь. Они взялись ниоткуда. Мы их не знаем. Мы не покупаем их газеты, мы не выдвигаем их депутатами, мы не повторяем их сплетни. Они приходят к нам в дом с ножиком и заставляют глотать свои словесные экскременты. Помнится, Саша Минкин в газете требовал запретить телевизор. Это было дико смешно, если не учитывать того, что молчаливое большинство Минкиных требует запретить газеты и ложь  в них. Или ложь и газеты. Или только ложь. Эти люди крайне интересны. Они заявляют, что у нас нет хорошей прессы. Что вся пресса купленная, желтая, непрофессиональная и всякая остальная. То есть, выглядит это так, что строители у нас лучшие в мире, автомобили мы делаем на зависть концерну «Феррари», а вот пресса – ужасная. На общем цветущем фоне. Так это надо понимать.

Меж тем, во всех странах мира существует свой The Sun, где все врут, и свой The Times, где сообщают только факты, а местоимение «я» разрешают употреблять лишь в авторских колонках. И знаете что? Эти газеты покупают совсем разные люди. С разным достатком. С разным мировоззрением. Каждое издание обслуживает свою социальную группу. И тем живо.

У нас же попыток создать отечественный The Times было столько, что пальцев ног не хватит. И «КоммерсантЪ» у нас был весь из себя не для быдла, и даже инородные имена в итоге стал дублировать английским шрифтом. «Глава корейского государства Ким Чен Ир (Kim Tchen Ir)…». Сразу понятно, как он правильно произносится, этот Ким, на его родном языке, да заодно понятно, что, мол, «не изучавшие геометрии – вон от этой двери». Была газета «Сегодня». Последний пример – газета с совсем уже говорящим именем «Консерватор».

И что получалось? Очередной «наш The Times» энное количество дней-месяцев-лет пыжится, изображая из себя издание для думающей части населения, для среднего класса, для консервативной общественности etc., потом из-за него показывается харя деньгодателя с дельными замечаниями насчет того, как президенту следует обустраивать Россию, и становится понятно, что данному The Times близится кирдык. То есть, газета будет существовать и дальше, как существует газета «Сегодня», но читать ее будет в основном корректура. И в конце концов пора бы из этого неизбежного явления хари вывести «закон хари». Звучащий примерно так: «Во всех развитых странах за солидными изданиями стоит солидная сплоченная социальная группа, а у нас – деньги несолидного асоциального дяди с понтами». Вот и весь парадокс нашей прессы. Журналисты все, конечно, сволочи некомпетентные, но ведь они – публика прикладная. Кого им велят обслуживать – того и будут. Велят обслуживать общество злобное, разобщенное, тупое – выйдет то, что имеем. Покажут им часть населения, у которой есть понятия о том, что хорошо, а что плохо, есть свои ценности, за сомнение в которых какой-нибудь лорд откажется от своего любимого издания тут же, не раздумывая – будет соответствующая пресса, которой в голову не придет дебатировать, спецслужбы ли взорвали дома в Москве, или они только чеченских вдов на «Норд-Ост» натравили и натаскали.

Ибо главный орган журналиста – это задница. Ею он должен чуять чаяния народные. И чует. И раз нет в России прессы более-менее внятной, а есть только специализированные журналы да очередной амбициозный проект, существующий по «закону хари» - я бы на месте строителей, врачей и военных делал выводы. А не совал журналистам брезгливо два пальца.

Шарль де Костер сообщает, что по одной из версий прозвище Тиля – Уленшпигель – было образовано от фразы «Я – ваше зеркало». Ибо он давал на площадях представления перед весьма позорным людом, показывая его портрет и прибегая для этого даже к снятию портков. Выглядел он при этом чудо как антисанитарно. Хинштейн отдохнул бы. Публика бесилась. Но валила валом смотреть на его фокусы.

Вот такая притча. Здесь, кажется, все на месте. Гнусный журналист и его почитатели. Они же хулители. Самых разных профессий. Не хватает только приличных людей.  Впрочем, нет, была на площади юная девушка, которой Уленшпигель показал что-то доброе.

Так что, господа строители, военные, врачи и прочие? Будем ждать, пока поголовье юных невинных девушек нарастет? А пока – помолчим, что ли? Насчет журналистов-то?

Хоть и противный они народ. Мочи нет, до чего противный.